Cвобода и демократия, или двоих увели

Ванечка Перевалов бежал в перемену за сельповские склады - излюбленное место пацанов, где втихаря можно было покурить и с удовольствием овлажить заднюю стенку складских помещений.

За складами уже было много народу, пацаны столпились в кучу малу; подбежавшие прыгали на передних, тянули шеи и спрашивали: "Что там? " "Сталин", - отвечали спереди. Ванечка юркнул между ног Дылды-Оськина, и скоро его голова вынырнула в первом ряду, рядом с приятелем Солозобом.

- Скинули... - сказал Солозоб. - Культ он был.

Бронзовый Сталин, еще вчера величественно стоявший на школьном дворе, лежал лицом кверху, сгрудив собой кучи мусора и обломки разбитых ящиков; за одну его ногу был привязан ржавый короткий трос... Кто-то из больших крикнул:

- Культ он!.. Культ! - и ударил Сталина палкой по лицу. И все стали кричать: "Культ! " - бить Сталина палками, плевать и мочиться на его лицо... Крик: "Зауч" - раздался в самый разгар народного гнева, и толпа на миг замерла, но завуч, словно не заметив пацанов, быстро прошел мимо. И все с еще большим торжеством стали кричать: "Культ! " - и бить Сталина чем попало.

Когда на школьном дворе прозвенел звонок, Ванечка только начал мочиться на Сталина, стараясь попасть ему в нос... Но, оглянувшись и увидев, что он остался один, Ванечка тут же пожелал закруглиться: в какой-то миг ему показалось, что усы Сталина шевельнулись, и, вытаскивая левую руку из-за спины, он пытается облокотиться и встать. Попятившись, Ванечка что есть духу припустил к школе.

Клавдия Ивановна уже была в классе.

- Перевалов, застегивать надо... - сказала она, окинув Ванечку уничтожающе насмешливым взглядом. Ванечка тут же постарался исправить положение, отчего Клавдии Ивановне оставалось только покачать головой, и, сев за свою парту, зашипел:

- Солозоб... Солозоб!..

Его приятель, сидевший через парту впереди (их недавно рассадили), повернулся и вопросительно кивнул.

- У него усы шевелятся, - прошипел Ванечка.

- У кого?

- У Сталина.

- Солозобов, за дверью хихикать будешь, - сказала Клавдия Ивановна.

На перемене Солозоб сказал Ванечке:

- Всё... Культа больше не будет.

- А что будет?

- Свобода и демократия, - уверенно ответил Солозоб.

Перо-вертушка, пролетев по всему классу, нечаянно вонзилось в глаз члену политбюро... который вот уже несколько лет, никому не мешая, в виде бумажного портрета висел в 3-А над классной доской.

Кто-то сказал: "Здорово!.. " - и тут же рядом с первым пером появилось второе, а третье угодило члену политбюро в нос...

В 3-А сделалось весело и очень шумно: каждый старался попасть пером-вертушкой члену политбюро в глаз или в кончик носа, и никто не заметил, как вошел завуч. Завуч увидел члена политбюро с истыканным левым глазом, в котором еще торчало перо с бумажным опереньем. Но завуч не видел, кто кидал, и, задыхаясь от гнева, он выстроил весь 3-а у доски.

- ... Я еще раз спрашиваю: чьё это перо? Молчите?! Да знаете ли вы, что это такое?..

Понимаешь ли ты... - завуч пошарил по строю глазами, - Солозобов, что ты враг Советской Власти? Кто кидал?! Сели - встали, сели - встали... Сели... Говори, Филатова.

- Да все мальчишки кидали.

- Кто именно? Солозобов кидал?..

- И он тоже.

- Выходи сюда, мерзавец...

- Свобода и демократия!.. - ободряюще прошипел другу Ванечка и, скорчив в спину завучу рожу, исчез за Фому - Толстого.

- Что?! Кто это сказал? Фомин, ты? Нет... Кто?.. Сели - встали... Что, Филатова?

- Это Перевалов, Семен Алексеевич.

- Молодец, Филатова. Можешь сесть за парту: ты девочка честная.

Тоже сюда, паршивец... Я тебе покажу демократию. Клавдия Ивановна, продолжайте вести урок, хотя, извините, через пять минут он кончится: сорвали субчики. Этих я забираю.

Двоих увели...

С того времени, как "двоих увели...", прошло много лет. В школах уже не было стальных перьев, и по классам не летали сделанные из них вертушки. Ученики давно уже писали шариковыми ручками, не маясь чистописанием, не роняя кляксы и не раздавливая их затем промокашкой с ужасом, как клопов...

И Ванечка Перевалов давно уже стал Иваном Переваловым и жил в большом городе на реке Оби. Но, уйдя от своего детства в летах и в географии, его жизненная орбита не ушла далеко от того заднего двора сельповских складов, где когда-то он так азартно играл с пацанами в "чику" и в те же стальные перья... Ванечка-Иван Перевалов так и не смог перейти на переднюю часть складского двора, стать, например, заведующим складом. А, не отрываясь далеко от своей фамилии, отслужив армию и поколесив по свету, нашел себя на лесоперевалке города Н-ска, где перегружал лес в вагоны из приходящих по реке барж, не поднявшись в своей жизни, в своей судьбе выше крановщика портального крана.

Но и с этой высокой должности его периодически снимали, спускали вниз, и он орудовал ломом в бригаде, набранной на сезон навигации большей частью из "бичей". Из тех, у кого находились хоть какие-то документы. Но в какой-то день в какой-то смене не оказывалось крановщика, и Ивана Перевалова снова повышали, потом снова снимали. Но не увольняли. Потому что мало кто мог так же, как Иван Перевалов, поднять с баржи вязанку досок и сходу опустить на платформу, точно в нужное место. И уж никто из набранных "бичей" не мог так быстро и ловко проделывать обвязку платформы проволокой. Эту тяжелую работу Иван Перевалов проделывал словно играючи. Тяжелый лом и толстая проволока так ловко и быстро кружились в его руках, будто он жонглировал на глазах начальства и публики, а не тянул из себя жилы. И Иван Перевалов не спускался бы с "доски трудового почета", если бы его иногда не находили за этой или другой доской, бывало, и "в доску..."

Да, с тех пор как в их сельской школе над классной доской висел член политбюро и перо - вертушка угодило ему в глаз, прошло немало лет. Ванечка-Иван Перевалов даже перестал помнить об этом. В своей жизни он повидал уже много "свобод и демократий" и предпочитал им кружку пива в пивном баре, как раз стоящем на пути между его жильем и работой. И если в баре пиво было, то, значит, "свобода и демократия" соблюдались. Если пива не было, значит, был непорядок. И ни в какую другую политику Иван Перевалов не вмешивался. Да и никакой другой политики в орбите кружения его жизни не было.

И, закончив в этот обычный день его жизни свой, в прямом смысле, ломовой труд (его недавно снова сняли с крана), Иван Перевалов всадил с вагона лом в землю. На крючке своей рабочей кабинки поменял гардероб и, не меняя своего жизненного ритуала, скоро вышел из автобуса на остановке недалеко от "Бара", где еще вчера вечером договорился встретиться после работа с приятелем и попить пива.

Его друг уже сидел за столиком, обставленным полными кружками, и поглядывал на дверь:

- Вань!.. Перевал!..- привставая, замахал рукой. Иван Перевалов подошёл, сунул приятелю руку и, усевшись за стол, выпил первую кружку почти залпом, утоляя жажду. Вторую пил медленно, с удовольствием, облизывая на губах пену и окидывая взглядом бар и его посетителей.

"Бар" - не для бар - гудел говором, матом и толкотней, как переполненный улей. От бара, с изысканными барменами, в этой "забегаловке" было одно название. Но более демократичного места Иван Перевалов в городе не знал: здесь в любую минуту легко можно было обменяться плюрализмом мнений - от плевка до синяка.

Шесть кружек на их столе делались то полными, то пустыми: отставлялись, менялись, наливались. За столом с ними оказались еще два демократичных приятеля, один тут же для сближения и общей дискуссии, сообщил:

- Слышали: в Иркутске, в гостинице, Полянский застрелился.

- Полянский!.. - с неожиданным для всех удивлением отозвался Иван Перевалов.

Он вспомнил и связал все сразу, словно никогда не забывал и не мог забыть, словно всегда носил в себе этого Полянского... Того самого члена политбюро, что висел в их 3-А над классной доской. За которого он, Ванечка-Иван Перевалов, отстоял, отстрадал сначала у завуча школы, потом в кабинете директора детдома, который мерно постукивал указательным пальцем сверху вниз по Ванечкиной голове и приговаривал: "Благодари, Иван-болван, судьбу, что живешь в другое время. Еще недавно за такое родители таких олухов, как ты, гнили на Колыме".

- Не сгнили бы: у меня их нет, - защищал Ванечка своих родителей.

- Сгнил бы сам, - констатировал директор с последним тычком пальца по Ванечкиной голове.

В то время Ванечку не сильно пугало его гниение на какой-то Колыме. Больше занимало, почему "зауч" школы, видя, как пацаны колотили палками валявшегося за сельповскими складами Сталина, прошёл мимо, а с каким-то "членом политбюро" так разошёлся: сели - встали!..

- Ну, почему?.. - говорил Ванечка директору детдома, - Сталина нам было можно, а члена политбюро нельзя?..

- Потому, что ты ещё дурачок. Стой, может, поумнеешь.- И Ванечка-Иван Перевалов отстоял до самого отбоя, лишённый в тот день обеда и ужина.

И вот это человек, за которого Иван Перевалов когда-то отстоял, лишенный обеда и ужина, пускает себе пулю в лоб только за то, что его сняли с "членов политбюро" и отправили послом в Монголию.

- Отправили не забивать лесом вагоны, не тянуть из себя жилы, как я... а послом, с теми же холеными руками!.. - говорил Иван Перевалов, объясняя собравшимся за столом причину своего удивленного восклицания.

- Я за него без обеда и ужина. А он себе пулю в лоб...

Даже как-то обидно. Получается, я зря стоял?..

- Ладно, Вань... Ну его на хрен этого члена политбюро, их там ещё сорок, а на их место ещё тысячи... А у меня с собой бутылочка, давайте под пивко... прямо в кружечки...

Друг Ивана Перевалова разлил прямо в кружечки, прикрывая бутылочку рукавом: приносить с собой водку и распивать в" Баре" запрещалось. Пододвинул к Ивану кружку с его долей:

- Давай, Вань...

- Подожди... не идет что-то...

- А ты скажи: "Отвернись, душа, не то оболью" - и пойдет.

За столом засмеялись. Иван Перевалов тоже криво улыбнулся, но пить не стал:

- Давай, Вань, тебя ждем...

Ладно, мужики, вы уж без меня, а я пройдусь...

Иван вышел из "Бара". Стоя у края дороги, посмотрел, как "витязь на распутье", сначала налево, потом направо. И пошел без определенной цели и направления. Конечно, у каждого своя жизнь. Но было ощущение, что этот Полянский в чем-то его предал... И еще: Иван никак не мог понять, как можно застрелиться, когда тебя отправляют не забивать лесом вагоны, а послом!.. Я за него без ужина отстоял, а он... Получается: и отстоял зря, и без ужина зря... Ивану Перевалову хотелось вернуться и выпить свой стакан водки. Но было ощущение, что если он сегодня напьется, то в чём-то повторит этого Полянского, пустившего себе пулю в лоб, того члена политбюро, из-за которого когда-то двоих "увели... "