Люди как боги. От Сократа до Александра. События и люди IV века

IV век до н.э. - последний век существования и борьбы между собой греческих полисов; век, с одной стороны, заката собственно древнегреческой культуры, с другой, - ее возрождения в качестве культуры вселенской, культуры почти всего цивилизованного мира.

Пелопоннесская война, нанесшая сокрушительное поражение Афинам и их союзникам, ввергла Грецию в состояние раздробленности, разрушила экономические связи и политическую устойчивость внутри самих городов. Нет необходимости говорить о десятках тысяч жизней, унесенных войной, об огромной растрате материальных ресурсов: гибели посевов, рощ и виноградников, домов и целых городов. Весь старый уклад жизни был сметен гражданской войной.

Как же, за счет чего и кем все это возмещалось? И возмещалось ли вообще? Можно ли назвать возмещением, скажем, афинской демократии ту политическую чехарду откровенно воровской тирании и чахлой демократии, которая пришла ей на смену? Можно ли назвать власть денег, почти мгновенно сменившуюся жестокой инфляцией, возмещением блестящего культурного и экономического строительства перикловых Афин?

Тем не менее, война принесла в жизнь греческих городов и кое-что позитивное, во всяком случае, на первый взгляд. Речь о широком проникновении рабского труда в различные отрасли афинской экономики: сельское хозяйство, ремесленные мастерские, торговлю. С увеличением числа рабов увеличилось производство, расширились поместья. Война многое изменила в жизни, разруха же потребовала быстрого, интенсивного восстановления хозяйства. Как можно было этого достичь? Только увеличением и активизацией крупных капиталов, привлечением рабов к хозяйственной деятельности, для чего многих из них необходимо было отпустить на волю, а иных превратить в некое подобие крепостных крестьян, выделив в их распоряжение определенные средства и помещение, позволив им жить отдельно и работать в мастерской или на земле, выплачивая господину оброк.

Так в греческих городах возросло число вольноотпущенников, а в деревнях - число полусвободных сельскохозяйственных работников. Они и составят в европейском будущем классы и социальные слои мещанства и крепостного крестьянства.

Власть денег в это время заслоняет собой все прочие формы власти. Огромные личные состояния создаются преимущественно путем различных спекуляций, прежде всего, за счет спекуляции хлебом, основным продуктом питания. Оратор Лисий так говорил об этих беспринципных хапугах:

Их интересы противоположны интересам других: они больше всего наживаются тогда, когда при известии о каком-нибудь государственном бедствии продают хлеб по дорогим ценам. Ваши несчастья так приятно им видеть, что иногда они о них узнают раньше всех, а иногда и сами их сочиняют: то корабли наши в Понте погибли, то они захвачены спартанцами при выходе из Геллеспонта, то гавани находятся в блокаде, то перемирие будет нарушено... Когда вы все более нуждаетесь в хлебе, они вырывают его у вас изо рта и не хотят продавать, чтобы мы не разговаривали о цене, а были бы рады купить у них хлеба по какой ни на есть цене. Таким образом, иногда во время мира они держат нас на осадном положении.

Все это приводит, в конечном счете, к самому резкому разделению общества на богатых, становящихся все малочисленней и все состоятельней, и бедных, которых все больше и которые все беднее. Из этой, второй части граждан выходят профессиональные солдаты, т.е. воины-наемники, готовые предложить свои услуги кому угодно вплоть до персидского царя, профессиональные нищие, а также те, кого много столетий спустя французы назовут клакерами: за определенную плату эти наемники своей массой кого угодно поддержат, кого угодно освищут, помогут протащить любой закон в народном собрании.

Испытывая на себе и глубоко понимая все эти коренные перемены в жизни общества, лучшие умы Греции пытались вразумить соотечественников, предотвратить последующие события, которым суждено будет окончательно погубить древнегреческую свободу. Среди этих людей были философы Платон и Аристотель, драматург Аристофан, историк Фукидид, ораторы Демосфен и Исократ.

Так, Исократ писал, что граждане многих полисов на Пелопоннесе

относятся друг к другу с таким недоверием, с такой враждебностью, что сограждан боятся более, чем врагов. Вместо бывшего при нашей власти единодушия и взаимной имущественной поддержки они дошли до такого распада связей между собой, что люди состоятельные охотнее бросили бы свое имущество в море, чем оказали бы помощь нуждающимся, а бедные меньше бы обрадовались находке клада, чем возможности силой завладеть имуществом богатых. Прекратив жертвоприношение на алтарях, люди, точно жертвенных животных, закладывают друг друга.

В этих условиях разные города реагируют по-разному: одни создают одну за другой быстро меняющиеся тирании, другие всемерно ужесточают действующие режимы, однако принципиальных положительных результатов все это не дает, и всеобщий экономический и отдельные политические кризисы древнегреческих полисов продолжают углубляться.

Ко всему этому следует добавить неспокойное внешнеполитическое положение, постоянно вспыхивающие военные конфликты и стычки, как между греческими городами, так и с вечным общегреческим противником - Персией.

Некое подобие политической гегемонии переходит из рук в руки: от Афин к Спарте, от Спарты к Фивам. А то возвысится идиллическая горная Аркадия и создаст на несколько лет собственный союз городов. Кто же, наконец, станет центром греческого объединения? Мудрый Исократ к середине века угадал: полуварварская, полуэллинская северная Македония...

****
Исократ по профессии был оратором, потому с ораторов мы и начнем рассказ о людях этого времени.

Свода законов в Афинах не было, судебные заседатели выносили приговоры больше по гражданской совести: если хороший человек, то и вину простить можно. Главным становилось не доказать, была ли вина, а убедить, что обвиняемый - хороший (или, наоборот, плохой) человек. А для этого нужно было ораторское дарование. И ораторы становятся главными людьми в Афинах. (М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. С 271.)

Ораторы, собственно говоря, делились на две категории: непосредственно выступающие перед народным собранием и сочинители речей для выступающих, так называемые логографы. Одним из первых логаграфов был сиракузец Лисий, написавший более 230 речей. По ним можно изучать не только политическую и общественную жизнь древних греков, но и их домашний быт. Дело в том, что судьями в народных собраниях обычно бывали люди малообразованные, подозрительно относящиеся ко всему ученому и для них малопонятному. Логографу необходимо было так изучить своего клиента и войти в его роль, чтобы у судей сложилось впечатление, что он сам говорит за себя и говорит правду. Лисий умел сочинять такие "правдивые" речи, используя свой талант обрисовки характеров, знания человеческой сущности. Сила Лисия не в доказательствах, а в убедительном рассказе, живописующем такую картину событий, что она казалась судьям правдивой. Весь современный Лисию греческий мир вереницей проходит перед нашими глазами, когда мы читаем его речи: тут и хлебные спекулянты, и различные мошенники, и нечестные опекуны, и обманутые мужья.

Речи Лисия - богатейшее собрание бытовых картин его времени. Автор их мастерски владеет своей речью. Изложение его отличается простотой и ясностью. С тонкостью психолога он воспроизводит характеры действующих лиц и передает их настроения. За его простотой и безыскусственностью скрывается тончайшее мастерство художника. Язык его - образец чистейшей аттической речи. Древние критики видели в нем лучшее выражение аттического стиля - "аттицизма". (С.И. Радциг. История древнегреческой литературы. С. 330 - 331.)

Вместе с тем, необходимо помнить, что еще до Лисия существовали люди, в творчестве которых уже были все начала его и его будущих продолжателей. Это, конечно, софисты. Для них, как мы помним, главным делом была риторика - искусство убеждать, способность доказать любое положение. Вот мудрец Исократ (436 - 338 гг. до н.э.), по слабости голоса вынужденный отказаться от ораторства и сделаться логографом, опираясь на опыт софистов, создал свою школу и разработал систему риторического воспитания.

В основе ее лежало литературное обучение - привитие навыков свободного владения словом, умения вести диспуты и говорить по самым сложным вопросам государственной жизни... (Исократ) завершил начатую софистами стилистическую обработку аттической прозы и довел до совершенства... принцип слухового наслаждения речью, подчинив эстетическому требованию симметрии всю структуру периода, (Т.е. предложения.) вплоть до почти математического равенства слогов... Исократ создал стиль звучный, бесстрастный и плавный, где ради ритмической гладкости подбирались и слова, и звуки... Перенесенный из поэзии стилистический прием похвалы превращался у Исократа в особый вид ораторской аргументации и убеждения. В форме энкомиев (похвальных слов) он рисовал свои политические планы, мечтая о персидском походе и о возврате к строю доперикловых Афин. (История всемирной литературы. Т. 1. С. 388 - 389.)

Несмотря на то, что именно Исократ, связанный лично с многими монархами, сумел предугадать возвышение Македонии, несмотря на то, что он создал множество образцовых речей, главное дело его жизни, историческое значение его личности заключается прежде всего в основанной им школе ораторского искусства. Умница Исократ знал, что истинный оратор не тот, кто пусть и блестяще, но знает одно только свое дело, нет, он должен иметь широкое научное образование, знать право, историю, литературу, философию и многое другое. Потому и курс в его школе продолжался несколько лет, и программа курса содержала в себе многие дисциплины, а обучение было и теоретическим (лекционным) и практическим (ученики регулярно состязались между собой). Более того, Исократ выносил на обсуждение учеников собственные сочинения, внося в них дельные поправки и дополнения.

Такая школа не могла не породить целую плеяду замечательных мастеров ораторского искусства, среди которых были истинные звезды: Ликург и Гиперид. А позднее другие риторские школы, созданные по образцу школы Исократа, стали, по выражению С.И. Радцига, "рассадниками культуры - своего рода университетами".

Питомец этой школы Исей ввел ее ораторскую технику в практическую структуру судебных речей, а его лучший ученик Демосфен продолжил и развил эти достижения в политическом красноречии.

Демосфен (384 - 322 гг. до н.э.) - пожалуй, самая яркая фигура и на политическом и на ораторском небосклоне IV в., создатель нового стиля аттической прозы, именуемого "мощным".

Предоставим слово Андре Боннару. Вот что пишет он о Демосфене:

Есть люди, жизнь и деятельность которых кажутся порождением самого хода истории. Каждое слово, которое они произносят, все начинания, которым они отдаются, как будто заранее предопределены - если их даже и не предвидели - историческим движением, уносящим их народы. Так было с Александром... И совсем другое - с Демосфеном. Его мужественные выступления, его удивительное красноречие оказывают свое действие в тот или иной исторический момент, который заранее их обрекает и, если можно так сказать, их отрицает. Ничто ему не благоприятствует. Его запоздалые победы над утомленным народом, его неравная борьба против Филиппа Македонского, даже его ораторский гений - кажется, что все это он вырвал насильно у своей мятежной природы, у злополучной судьбы, у истории, которая уже отбрасывает его. Сирота, потерявший отца в семь лет, лишенный по милости бесчестных опекунов значительного состояния, он изучает красноречие и право, чобы вернуть это состояние, но получает обратно только крохи. Чтобы заработать на жизнь, он занимается неблагодарной профессией логографа... Некоторые из этих речей - политические... В них уже есть и... чисто демосфеновские черты: требование высокой политической морали, напоминание, что привилегии не должны быть ничем другим, кроме вознаграждения за оказанные услуги, строгое соблюдение национальной чести Афин, разумеется, любовь к миру, но не к миру, купленному любой ценой... Ребенком Демосфен был слаб физически. Боязливая мать удерживала его от упражнений палестры. Демосфен так никогда и не укрепил свое здоровье. Нет ничего более трогательного, чем физичнский облик Демосфена, каким он представлен в статуе, воздвигнутой ему через несколько лет после его смерти: худое лицо, впалые щеки, узкая грудь, сутулые плечи; это - больной, и это же - величайший оратор Афин, один из величайших деятелей, каких только порождал этот город, последний деятель, пытавшийся возвратить Афинам их былую доблесть. Итак, железная душа обитала в этом слабом теле... Проникаешь, глядя на его внешность, в угрюмый нрав, который ему приписывает предание, и начинаешь понимать его склонность к жизни в одиночестве, которое он беспрестанно должен был нарушать ради любви к Афинам, ради того, чтобы ринуться в политическую борьбу... Среди физических недостатков этого прирожденного оратора имелся досадный изъян произношения. В состоянии возбуждения Демосфен неясно выговаривал слова, язык у него заплетался перед некоторыми словами... Кроме того, страдая одышкой, он переводил дыхание в середине фразы, фразы же он составлял длинные и запутанные, так что они воспринимались лишь при произнесении их одним духом; во всей их полноте они воспринимались лишь с краткими паузами, отмечающими слова, помещенные в их логическом порядке, выделяющими период, темп которого ускорялся к моменту достижения цели, попадая в нее с последним словом так, как бьет пуля. Занимаясь с редкой энергией соответствующими упражнениями, Демосфен дисциплинировал свой язык и свое дыхание (Исторические анекдоты сообщают о том, как именно дисциплинировал Демосфен свой язык и свое дыхание: набрав полный рот камешков, он старался голосом перекрывать шум морских волн, ораторствовал, взбираясь на крутую гору, упражнялся перед зеркалом, подвешивал над собой меч, который при каждом неуместном движении дергающегося плеча больно колол его и т.д.) , а также свое плечо, пораженное тиком. Его первые речи вызывали смех у народа; однако он вскоре стал оратором, которого в народном собрании слушали более, чем кого-либо другого. (А. Боннар. Греческая цивилизация. Т. 3. С. 85 - 87.)

Если Исократ прямо призывал царя Македонии Филиппа организовать и возглавить всю Грецию, то Демосфен с 351 г. и до конца жизни был фактическим руководителм антимакедонских сил Греции. Именно против Филиппа, отца будущего императора Александра Великого, направлены главные речи Демосфена, так и называющиеся "Филиппиками". В них он разоблачал хитрую политику македонского царя, большого и искусного дипломата, талантливого военачальника и прямо-таки восточного хитреца. Демосфен требовал от всех греческих полисов объединения для отпора Македонии и промакедонским партиям в них самих.

Рассчитанные на шеститысячную аудиторию народного собрания, речи Демосфена несут в себе колоссальную силу эмоциональной экспрессии, заключенную и в самих образах, и в строении фразы. Логическая аргументация заменена здесь инвективой (Гневное, часто сатирическое обращение или выступление. В прямом переводе с латинского означает "бранная речь".) , портрет противника строится из конкретных, уничижающих его деталей и превращается в мишень саркастических нападок. (Сарказм - греческий термин, означающий "язвительную насмешку". Достигается следующим приемом: в речи или тексте явлению сначала придается положительное значение, а затем сразу же - абсолютно противоположное.) Слог Демосфена впитал в себя технику исократовского благозвучия, но искоратовскую плавность сменила взволнованная напряженность и динамика... Лексика стала более точной и конкретной. (История всемирной литературы. Т.1. С. 390.)

Послушаем Демосфена. Вот фрагмент одной из его "Филиппик", произнесенной в 341 г. до н.э.

Конечно, если есть возможность государству хранить мир и это от нас зависит - с этого я начну, - тогда я отвечаю, что надо нам хранить мир, и, кто это говорит, тот, по-моему, должен вносить письменные предложения действовать в этом духе и не допускать обмана. Но если наш противник, держа в руках оружие и имея вокруг себя большое войско, только прикрывается перед вами словом "мир", между тем как собственные его действия носят все признаки войны, что тогда остается, как не обороняться?.. Ну, а если кто-нибудь за мир считает такое положение, при котором тот человек получит возможность покорить всех остальных, чтобы потом пойти на нас, то он прежде всего не в своем уме; далее он говорит про такой мир, который имеет силу только по отношению к тому человеку с вашей стороны, а не по отношению к вам с его стороны... Но, конечно, если мы хотим дожидаться того времени, когда он сам признается, что ведет войну, тогда мы - самые глупые люди, потому что, если даже он будет идти на самую Аттику, хотя бы на Пирей, он и тогда не будет говорить этого, как можно судить по его образу действий в отношении к остальным. Вот так, например, олинфянам он объявил, когда находился в 40 стадиях от их города, что остается одно из двух - либо им не жить в Олинфе, либо ему самому - в Македонии; а между тем ранее, если кто-нибудь обвинял его в чем-либо подобном, он всегда выражал негодование и отправлял послов, чтобы представить оправдания на этот счет. Вот так же и в Фокиду отправлялся он, словно к союзникам, и даже послы фокидян сопровождали его в походе... наконец, и вот к этим несчастным орейцам он послал свое войско, как говорил, из чувства расположения к ним, чтобы их проведать: он будто бы слышал, что у них нездоровое состояние и происходит смута, а долг истинных союзников и друзей - помогать в таких затруднительных обстоятельствах. Так вот, - если тех, которые не могли принести ему никакого вреда и только, может быть, приняли бы меры для предотвращения от себя несчастья, он предпочитал обманывать, чем открыто предупреждать еще до начала враждебных действий, - неужели же после этого вы еще думаете, что с вами он начнет войну только после предварительного ее объявления, а тем более в такое время, пока вы сами еще будете так охотно позволять себя обманывать? Да не может этого быть! В самом деле, раз вы сами, страдающие от него, не заявляете против него никаких жалоб, а обвиняете некоторых из своей же среды, тогда с его стороны было бы величайшей на всем свете глупостью прекратить между вами взаимные споры и распри и вызвать вас на то, чтобы вы обратились против него, а вместе с тем отнять и у людей, состоящих у него на жалованье, возможность отвлекать вас речами о том, будто он не ведет войны против нашего государства. (Демосфен. Речи. - М., 1954. С. 110 - 112.)

Вся жизнь Демосфена, кажется, посвящена этой неравной борьбе с Филиппом. Царь хитрил, ловчил и завоевывал один полис за другим; оратор призывал, убеждал, бранил своих сограждан, вступал в открытую политическую борьбу. Филипп подписывал лживые мирные договоры, Демосфен вскрывал их истинную сущность.

"Афиняне, - говорил он, - вы будете иметь во мне советника, даже если не захотите, но не будете иметь льстеца, даже если захотите".

Филипп Македонский, сравнивая его с его учителем Исократом, говорил: "Речи Исократа - атлеты, речи Демосфена - бойцы". Подкупить Демосфена, чтобы он выступал за неправое дело, было невозможно. Ему платили только за то, чтобы он молчал... Главной схваткой Демосфена перед народом было состязание в речах с Эсхином: Эсхин говорил за македонян, Демосфен - против. Эсхин был прекрасный оратор, но Демосфен его одолел. Эсхину пришлось уехать в изгнание на остров Родос. Родосцы любили красноречие и попросили Эсхина повторить перед ними свою речь. Эсхин повторил. Изумленные родосцы спросили: "Как же после такой великолепной речи ты оказался в изгнании?" Эсхин ответил: "Если бы вы слышали Демосфена, вы бы об этом не спрашивали". Демосфен сделал чудо: убедил афинский народ отдать государственную казну не на праздничные раздачи, а на военные расходы. Демосфен сделал второе чудо: объехал греческие города и собрал их в отчаянный союз против Филиппа Македонского. На этом чудеса кончились: была война, битва при Херонее и жестокое поражение. Филипп хорошо помнил, кто был его главным врагом и над кем он одержал победу. В ночь после Херонеи он не выдержал, напился пьян на победном пиру и пустился в пляс между трупами в поле, приговаривая: "Демосфен, сын Демосфена, предложил афинянам..." А утром, протрезвев, он содрогнулся при мысли, что есть человек, который одной речью может сделать то, что он, Филипп, может сделать лишь многими годами войн. Он кликнул раба, приказал каждое утро будить его словами: "Ты только человек!" - и без этого не выходил к людям. Прошло два года, Филипп был убит (В 336 г. до н.э.) ; Демосфен вышел к народу в праздничном венке, хотя у него всего лишь семь дней как умерла дочь. Но радость была недолгой. Прошел еще год, и над Грецией уже стоял сын Филиппа Александр и требовал от афинян выдать ему десятерых врагов его отца с Демосфеном во главе... Оратор Демад, умевший ладить с македонянами, выговорил десятерым вождям прощение. Время было недоброе. Александр воевал в далекой Азии, но власть македонян над Грецией была по-прежнему крепка. Демосфену пришлось уйти из Афин в изгнание: за него никто не заступился. Выходя из городских ворот, он поднял голову к статуе Афины, видной с Акрополя, и воскликнул: "Владычица Афина, почему ты так любишь трех самых злых на свете животных: сову, змею и народ?" По дороге он увидел нескольких афинян из злейших своих врагов. Он решил, что его задумали убить, и хотел скрыться. Его остановили. Демосфен был такой человек, что его уважали даже враги. Они дали ему денег на дорогу и посоветовали, куда направиться в изгнании. Демосфен сказал: "Каково мне покидать этот город, где враги таковы, каковы не всюду бывают и друзья!" (М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. С. 275 - 277.)

После смерти Александра Афины и, конечно, Демосфен вновь подняли восстание. Оратор поехал по городам, призывая их вступить в союз с Афинами. Кончилось это печально. Восстание было подавлено, главные зачинщики казнены, а Демосфен покончил самоубийством, приняв яд.

Позже афиняне воздвигли ему памятник, на подножии которого была высечена следующая надпись:

Если бы мощь, Демосфен, ты имел такую, как разум, -    Власть бы в Элладе не смог взять македонский Арес.                      (Пер. М.Л. Гаспарова)

Однако подлинный памятник Демосфен создал себе сам. Это его бессмертные речи и это его личное мужество и благородство. Это, наконец, его гений, заставивший слабого и больного человека стать символом политической и творческой дерзости.

В заключение я хочу привести здесь стихотворение известного советского поэта Дмитрия Кедрина, в котором говорится и о Демосфене и о других гениях искусства, чьи личные мужество и воля возобладали над слабостями тела и позволили их носителям создать себе самые славные, самые вечные нерукотворные памятники.

Был слеп Гомер, и глух Бетховен, И Демосфен косноязык. Но кто поднялся с ними вровень, Кто к музам, как они, привык? Так что ж педант, насупясь, пишет, Что творчество лишь тем дано, Кто остро видит, тонко слышит, Умеет говорить красно? Иль им, не озаренным духом, Один закон всего знаком - Творить со слишком добрым слухом, Со слишком длинным языком? 1944

Огромную роль сыграли в искусстве красноречия Демосфен и его предшественники. Именно на них опирались и опираются в своем творчестве Цицерон, средневековые риторы и современные ораторы, а через последних искусство риторики вошло и непосредственно в художественную литературу, в принципы построения рассказа, монолога и диалога.

ВОПРОСЫ:

1. Как изменилась жизнь античного мира в результате Пелопоннесской войны?
2. Как отразились эти изменения на деятельности политиков, ораторов, софистов - представителей "разговорного жанра"?
3. Есть ли разница в принципах ораторского искусства, исповедуемых Исократом и Демосфеном?
4. Что такое "Филиппики"?

---

Оглавление