Воспоминания и письма

Воспоминания современника об эпохе Блока Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (урожд. Пиленко) родилась 8 (20) декабря 1891 г. в Риге. Летом 1895 г. семья переехала в Анапу, где ее отцу достался в наследство небольшой виноградник. В 1906 г. Ю.Д. Пиленко скоропостижно скончался. Овдовевшая С.Б. Пиленко с двумя детьми (у Лизы был брат Дмитрий, моложе ее на два года) приехала в Петербург, где дети поступили учиться в гимназии.

Внезапная смерть горячо любимого отца потрясла девушку, ей трудно было сосредоточиться на учебе, она не любила темный зимний Петербург, его туманы и слякоть. Уже в гимназические годы Лиза серьезно увлеклась философией, пыталась найти смысл жизни. Она примкнула к ученическому марксистскому кружку, изучала Эрфуртскую программу. Зимой 1908 г. гимназистка Лиза Пиленко со своими сомнениями пошла к Александру Блоку. Ей казалось, что он, один из самых знаменитых и почитаемых поэтов России, знает тайну жизни, сумеет ответить на ее вопросы. Но Блок не ответил. В то время он не менее Лизы нуждался в подобном совете.

В мае 1909 г. Лиза окончила гимназию с серебряной медалью и поступила на философское отделение историко-фи-лологического факультета Бестужевских курсов. В числе ее учителей были тогда Н.О. Лосский и С.Л. Франк. Неожиданно для окружающих в феврале 1910 г. она вышла замуж за эстетствующего юриста Д. В. Кузьмина-Караваева. Муж ее был связан с многими литераторами столицы. Через него она вновь "знакомится" с Блоком, а также с Н. Гумилевым, Вяч. Ивановым и многими другими выдающимися поэтами Серебряного века.

Писать стихи Кузьмина-Караваева начала еще в гимназические годы. С детства ее любимыми поэтами и в известной степени "учителями", были К. Бальмонт и М. Ю. Лермонтов. Позже - Блок(1). Но никому из них она никогда не подражала, пытаясь найти собственный путь в поэзии. Свои литературные "университеты" Елизавета Юрьевна проходила на знаменитых средах на "башне" Вяч. Иванова, в акмеистическом объединении "Цех поэтов" вместе с другими начинающими: А. Ахматовой, О. Мандельштамом, М. Моравской... Посещала она литературно-художественные встречи в ресторане "Вена", собрания в артистическом кабачке "Бродячая собака", а также заседания Религиозно-философского общества.

Такая пестрота адресов не должна вызывать удивления, - она характерна для "стиля эпохи". По меткому выражению историка французской литературы А. Клюара, "кладбища школ, родившихся и умерших в годы с 1901 по 1913, представляют перечень названии, которых не может удержать наша память"(2). Россия в этом отношении не составляла исключения: "Не чудо встретить теперь молодого поэта, побывавшего в один сезон в пяти-шести кружках и основывающего седьмой", - писал поэт С. Бобров в обзоре русской поэзии за 1914 г.(3)

В марте 1912 г. вышел в свет первый поэтический сборник Кузьминой-Караваевой "Скифские черепки", получивший достаточно высокую оценку таких мастеров, как В. Брюсов, В. Ходасевич, Н. Гумилев. Откликнулся и Блок, но более сдержанно(4).

1910-е годы - это не только расцвет русской культуры, ее "серебро", но и годы ее кризиса. Попытки его осмысления, преодоления; старания "влить новое вино в старые мехи", обратившись к пластам народной культуры, также не приносили результата. "Люди, выходящие из народа и являющие глубины народного духа, становятся немедленно враждебны нам; враждебны потому, что в чем-то самом сокровенном непонятны",- писал Блок в 1908 г.(5) По мнению Блока, интеллигенция в отличие от народа все более пропитывалась "волею к смерти".

Путь старой культуры подходил к своему пределу. Рождались новые направления: символизм, акмеизм, футуризм в различных его формах. Но ни одно из них не давало универсального разрешения возникших перед культурой проблем.

И Кузьмина-Караваева остро ощутила этот упадок, эту "гибельность", как она сама позже назовет этот период. Она решает резко порвать с этим миром. С благословения Блока она покидает столицу и уезжает "к земле", в свой виноградник под Анапой. В годы первой мировой войны она пытается найти выход из духовного тупика через религию. Ее увлечение философией и религией нашли свое отражение в книгах "Юрали" (филос. повесть, 1915) и "Руфь" (сб. стихов, 1916).

Октябрьская революция застала Кузьмину-Караваеву на юге. Анапчане избрали ее городским головой, а когда к власти пришел Совет и городская Дума была распущена, Кузьмина-Караваева вошла в Совет в качестве комиссара по делам культуры и здравоохранения. Но ее комиссарство длилось недолго: вскоре Анапа была захвачена белогвардейцами. Весной 1919 г. в Екатеринодаре (ныне Краснодар) состоялся суд над поэтом. За сотрудничество с большевиками и участие в национализации местных санаториев и винных погребов ей грозила смертная казнь.

Кузьмина-Караваева не была большевичкой, она являлась членом партии правых эсеров. Может быть, именно это обстоятельство, а может быть, открытое письмо группы русских писателей, живших тогда в Одессе (в числе подписавшихся были М. Волошин, А. Толстой, В. Инбер, Н. Крандиевская и др.), в котором Кузьмина-Караваева характеризовалась как "русская духовная ценность" высокого "веса и подлинности"(6), сыграли свою роль, в результате чего она была приговорена лишь к двум неделям тюрьмы. В 1923 г. Елизавета Юрьевна, ставшая к тому времени Скобцовой, со своим вторым мужем, матерью и тремя детьми приехала с волной беженцев в Париж. Началась ее нелегкая жизнь в эмиграции, полная лишений и страданий. Но она не падает духом и в первые же годы пребывания на чужбине включается в творческую работу: печатает повести, мемуары, жития нескольких святых-подвижников(7), статьи, пишет стихи и пьесы. После смерти младшей дочери Елизавета Юрьевна расходится со Скобцовым и решает принять монашеский постриг. Ее пострижение под именем Мария произвел глава русской зарубежной церкви митрополит Евлогий 16 марта 1932 г. Никаких православных монастырских учреждении в Париже тогда не было. Да они и не были нужны, поскольку, по просьбе самой матери Марии, Евлогий благословил ее на подвижничество в миру. Надев монашеское одеяние, Елизавета Юрьевна целиком отдалась благотворительной работе. Она открыла общежитие и столовую для русских безработных; ездила на шахты и заводы, где работали русские, и поддерживала морально и материально тех, кто в этом нуждался; ходила по притонам и вызволяла со дна нищих и пьяниц, возвращала их к нормальной жизни; посещала психиатрические больницы и освобождала тех из своих соотечественников, кто попал туда случайно. Мать Мария не давала себе ни сна, ни отдыха. И при этом она находила время для писания статей, выступления с лекциями, сочинения стихов.

В 1935 г. мать Мария проводила на Родину с приехавшим в Париж А. Толстым свою старшую дочь Гаяну. Но в 1936 г. Гаяна скончалась в Москве. Стойко перенесла мать Мария и этот удар судьбы. В том же 1936 г. она публикует свои воспоминания о Блоке, позже переизданные на Родине. В 1937 г. в Берлине вышел в свет очередной сборник ее стихотворений, в котором есть пронзительные строки, посвященные проводам дочери и ее кончине.

С началом войны и оккупации Франции мать Мария налаживает связь с французским Сопротивлением. Она оказывает помощь антифашистам, укрывает беглых советских военнопленных, выдает евреям ложные свидетельства о крещении - всем окружающим она внушает веру в победу Советской Армии над фашизмом, а после войны мечтает вернуться на Родину. И все это, как обычно, сочетается у нее с большой творческой работой: она пишет автобиографическую поэму "Духов день", псалом-поэму "Похвала труду", пьесу "Солдаты", основанную на собственном опыте общения с борцами Сопротивления.

В феврале 1943 г. гестапо арестовало мать Марию и ее сына Юрия (погиб в Бухенвальде). После нескольких месяцев заключения в форте Роменвиль ее отправили в женский концлагерь Равенсбрюк. Выжившие узницы концлагеря вспоминают о ней, как о бесстрашной женщине, у которой можно было учиться мужеству: она в жутких лагерных условиях находила силы и возможности для сопротивления. 31 марта 1945 г. ослабевшая физически, но не сломленная духовно, монахиня Мария, Елизавета Юрьевна

Кузьмина-Караваева, была казнена в газовой камере и сожжена в крематории.

Публикуемый очерк "Последние римляне" был написан Кузьминой-Караваевой в начале 1920-х годов. Он посвящен многим из тех писателей, которых она встречала в свое время на "башне" Вяч. Иванова и в "Цехе поэтов".

Но почему римляне?..

Этот обобщенный метафорический образ восходит к Достоевскому. Герой его романа "Братья Карамазовы" Ф.П. Карамазов гордился своим лицом "римского патриция времен упадка". В образе Карамазова-отца Достоевский вывел тип человека "не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового"(8). Русская интеллигенция начала XX века считала, что Россия, подобно Римской империи III в., находится в стадии своего разложения и гибели. Многие тогда находили это сходство. Карамазов-старший неожиданно стал типом, олицетворяющим собой духовный распад не только одной личности, но и целой социальной группы. Образ римлян времен упадка был использован в книге В.Л. Львова-Рогачевского "Новейшая русская литература" (1919). Причем автор указал и источник этого образа - роман Достоевского. Книга Львова-Рогачевского была безусловно известна Кузьминой-Караваевой еще до отъезда в эмиграцию. В ней автор перепечатал многое из того, что было им опубликовано раньше: в 1913 г. на страницах журнала "Современник" о новейших литературных течениях. В этой книге Львов-Рогачевский упоминал и о первом поэтическом сборнике Кузьминой-Караваевой.

Работая над обзором русской столичной литературной обстановки предреволюционного периода, Кузьмина-Караваева использовала уже известный, идеологически точный образ, раскрыв его содержание "изнутри". Позже, в воспоминаниях о Блоке, она так же охарактеризовала обстановку на "башне" Иванова: "Это был Рим времен упадка"(9). Противоположностью культурным "римлянам" являлись дикие, необразованные "варвары". Старые художники и литераторы, не воспринимавшие нового искусства, считали молодых "вандалами" и "варварами". Газеты пестрели подобными определениями, В полемике с ними Бердяев писал тогда: "Есть варварство плоти и крови и есть варварство духа, не просветленное и не истонченное, культурой, которое обновляет дряхлеющую культуру, дает новый приток сил",- варвары погубили Рим, но они же спасли римскую культуру(10).

Брошенное "стариками" обидное для молодежи название "варвары" было обыграно Кузьминой-Караваевой, которая придала ему иной смысл: не только разрушители старой, но и носители новой культуры. В очерке "Последние римляне" она сочувствует варварам, причисляя к ним и себя: "Новичком, поистине варваром пришлось мне бывать на "башне" у Вячеслава Иванова". Ее противопоставление римлян и варваров в очерке корреспондируется с вышеприведенным мнением Бердяева.

Революция и гражданская война разделили русских писателей на два лагеря: одни оказались за рубежами Родины, другие остались дома, сделав попытку идти по новому пути: В. Брюсов, А. Блок, А. Ахматова, С. Есенин, М. Зощенко, Б. Пильняк. М. Слонимский, Вс. Иванов, позже А. Толстой и другие. По справедливой оценке И. Эренбурга, все они пытались в меру своих сил и таланта "художественно осмыслить и воплотить дух нашей великой, жестокой и сложной эпохи", "подымая тяжелые каменья, не прячась и не зарываясь в подушки"(11).

В своей лекции о культуре современной России, прочитанной в Берлине 14 декабря 1921 г., А. Белый говорил, что "культуры современной России нет, но сама эта современная Россия рождает новую культуру... И, может быть, уже через двадцать лет в России вспыхнет такой свет, что улицы Парижа покажутся темными. Зачатки форм этой новой культуры, быть может, еще не отложились, но ясно одно, что никому, пришедшему извне, никакой власти сверху и эмиграции в особенности не удастся навязать своей идеологии и своих взглядов людям, оставшимся в России, которые в самом аду справлялись с адом"(12).

К тому времени, когда Кузьмина-Караваева обосновалась в Париже, у русской эмиграции наступил период некоторой "духовной стабилизации", желание подвести итоги завершившегося раскола, подсчитать свой "актив". В журнале "Современные записки" появилась злобная статья 3.Н. Гиппиус (под псевдонимом "А. Крайний") "О молодых и средних", направленная как против нарождающейся советской литературы, так и портив писателей, оставшихся на Родине. По мнению автора, до Октябрьской революции в России было немало талантливой молодежи. "Когда же пришел настоящий большевизм, он наделся на них как перчатка на руку. Плотно и крепко"(13). При этом одни литераторы, оставшиеся в Советской России (Брюсов), утратили чувство прекрасного. Другие (А. Толстой, Вс. Иванов, М. Зощенко, М. Слонимский) выросли уже при большевиках, поэтому они знают только это "безобразие" и не знают иной, "красивой" жизни. Потерять чувство красоты они не могут, т. к. не успели приобрести его. Это мнение "декадентской мадонны" оказалось спорным. В те же годы, после трех лет эмиграции, т. е. получив достаточно ясное представление о расстановке сил по обе стороны, Ф. Степун писал: "... в эмиграции нет плеяды молодых писателей, хотя бы приблизительно равноценной той, которая выдвинулась в Советской России"(14).

Вместе с тем Гиппиус считала, что русская литература не погибла, а только временно (!) "прервалась". Она надеялась, что связь восстановится, как только будет свергнут большевистский режим. Тогда русская культура вновь засверкает талантами. Идеализируя прошлое, идеолог белой эмиграции, - она не видела будущего отечественной литературы.

По мнению современников, немногие в эмиграции тогда были способны вести спор с Гиппиус - так высоко оценивали ее острый критический ум, так высок был ее авторитет(15). Кузьмина-Караваева вступила в полемику. Очерк ее был написал достаточно быстро, если учесть, что он был опубликован в том же году, что и статья Гиппиус. Анализ очерка показывает, что автор его внимательно следила за публикациями в эмигрантских журналах. И в этом смысле он был не только своевременным, но и современным. И в то же время он - историчен, поскольку речь в нем идет о людях и событиях более чем десятилетнего периода: с 1905 по 1917 годы. В ее труде приводится большое количество цитат и мнений, и это позволяет говорить о том, что "духовный багаж", привезенный автором в Париж, был намного богаче материального. В самом деле, - гражданская война, исход из России (Константинополь, Лемнос, Сербия, Франция), неустройство эмигрантского быта, естественно, исключали наличие рабочей, подручной библиотеки. У автора все шло "из головы" и "от сердца" - отсюда и некоторые неточности в цитатах, отмеченные в комментариях к настоящей публикации. Очерк Кузьминой-Караваевой не просто исторический, но и в значительной степени мемуарный. Ее воспоминания предельно лаконичны и откровенны (описание "башни", "Цеха поэтов" и Др.). Из всех названных ею писателей она выделяет Вяч. Иванова. Его мысли были во многом созвучны ей, поэтому-то она так часто и ссылается на него. Ее оценка предреволюционного периода как "гибельного" может показаться излишне пессимистической. Но она совпадает с оценками Блока, Белого и многих других, позже - В. Ходасевича: это были "годы душевной усталости и повального эстетизма"(16). Особенно тяжелыми оказались предвоенные годы: "Реакция надвигалась. Интеллигенция бежала от политики, как черт от ладана. Народились социал-эстеты, которые подобрали брошенный, запыленный венок декадентов и щеголяли в нем"(17).

Не разделяя пессимизма Гиппиус по поводу новой литературы (откровенно оговаривая, что недостаточно знает ее и поэтому не имеет морального права говорить о ней), она тем не менее справедливо критикует большевизм, который не сумел построить новой культуры, поскольку опирался не на принцип исторической преемственности, а на ложный принцип классовости искусства. Но она надеется, что после всех кошмаров истории еще можно "опять утвердить в звере человека".

Вместе с воспоминаниями Кузьминой-Караваевой о Блоке, ее очерк "Последние римляне" воссоздает живую картину русской литературной обстановки 1910-х годов, которую принято уже называть эпохой Блока.

Примечания 1

Подробнее см.: Шустов А.Н. Блок в жизни и творчестве Е.Ю. Кузьминой-Караваевой // Александр Блок. Исследования и материалы, Л., 1991.

2 Цит. по кн.: Ершов Л. Память и время. М., 1984, с. 181.

3 Современник, 1915, N 1, с. 222.

4 См. раздел II, письмо Ал. Блока от 1.12.1913.

5 Блок А. Собрание сочинений в 6 томах, т. 4, Л., 1982, с. 110. 6

Одесский листок, 11 (24) марта 1919. Подробнее об этом периоде см.: Шустов А.Н. Раскрывая тайну матери Марии (Вольная Кубань, 5 и 6 ноября 1992).

7 Жатва духа - переиздана в Томске, 1994 г.

8 Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 10 томах, т. 9. М., 1958, с. 33.

9 Современные записки, 1936, N 62, с. 215. Своеобразной художественной иллюстрацией упадка Римской империи времен Нерона являлся пользовавшийся огромной популярностью роман Г. Сенкевича "Камо грядеши?", который с 1896 по 1917 г. выдержал около двух десятков изданий.

10 Биржевые ведомости, 28 декабря 1916. К теме варварства Бердяев обращался и позже. См. его статью "Воля к жизни и культура." (1922) в книге "Смысл истории", М., 1990, с. 172.

11 Летопись Дома Литераторов, 1921, N 2, с. 5.

12 Летопись Дома Литераторов, 1922, N 5-6, с. 10.

13 Современные записки, 1924, N 19, с. 237.

14 Опубл. в журнале "Своими путями", Прага, 1925* цит. по: Вопросы литературы, 1991, N 2, с. 241.

15 Тогдашний редактор журнала "Современные запиския М.В. Вишняк так характеризовал бывшую "декадентку": "... нам было нелегко с Гиппиус, высокомерной небожительницей, подозрительно мнительной, язвительной, придирчивой и обидчивой иногда без достаточных оснований" // Вишняк М.В. "Современные записки". Воспоминания редактора, СПБ., 1993, с. 99.

16 Ходасевич В.Ф. Воспоминания. Париж, 1939, с. 101-102.

17 Современник, 1913, N 6, с. 267.