Поэзия Миннезингеров

Распространяясь по Европе, куртуазная лирика трубадуров достигла немецких земель и там нашла своих верных продолжателей в лице миннезингеров. В буквальном переводе миннезанг - это любовная песня, но, конечно, содержание литературного течения шире.

Несколько более позднее становление немецкой рыцарской замковой культуры обусловило и несколько более позднее начало формирования немецкой куртуазной литературы.

Миннезингеры в большей мере, нежели трубадуры, принадлежали министериалам - рыцарскому сословию. Однако они и в большей степени зависели от своих покровителей, влиятельных феодалов. Это означает, что в целом в движении было меньше совсем незнатных и слишком высокопоставленных особ.

Министериал вообще - служилый человек, в обязанности которого входило и сочинение песен для господского развлечения. Миннезингеры воспевали, как правило, свою госпожу, причем в более сдержанной и официальной форме, чем трубадуры. Они - влюбленные скорее по этикету, а не по велению сердца.

У миннезанга как течения было четыре этапа: первый, независимый в целом от трубадуров, протекал в 1150-1180 гг., второй, сильно зависимый, в 1190-1200 гг., третий этап - этап Фогельвейде и его современников, - в 1200-1230 гг., четвертый - c 30-х гг. и далее, до XIV в., времени кризиса рыцарского общества в германских землях.

Первые всходы миннезанга возникли в прирейнских областях, в Швейцарии, в Австрии и Баварии. К числу наиболее ранних представителей течения относится творчество Кюренберга при Венском дворе. Вот образцы его стихов в переводе В. Микушевича.

*** "Зачем сулишь мне горе, любимая моя? С тобою распростившись, умру в разлуке я. Мою любовь покину, Моим суровым ближним истину явив: Твоей любовью жизнь красна, любовью был я жив". "Пренебрегать негоже другом дорогим. Разумно и похвально не расставаться с ним. Люблю я, как умею, Я с другом не расстанусь, покуда друг мне мил, А тот, о ком я говорю, такой же, как и был". *** "Этот сокол ясный был мною приручен. Больше года у меня воспитывался он. И взмыл мой сокол в небо, взлетел под облака. Когда же возвратится он ко мне издалека? Был красив мой сокол в небесном раздолье: В шелковых путах лапы сокольи, Перья засверкали - в золоте они. Всех любящих, Господи, ты соедини!" (Здесь и далее поэзия миннезингеров цитируется в переводах разных авторов под редакцией Льва Гинзбурга.)

Творчество Кюренберга и многих других миннезингеров мы знаем в основном из своеобразных песенников, манускриптов XIII, XIV вв. Таковы, в частности, Гейдельбергские рукописи. Они свидетельствуют о раскрепощенном, глубоко светском характере миннезанга, об умении средневековых миниатюристов радоваться жизни. Миниатюры изображают их на охоте, за кубком вина, наедине с возлюбленной, на турнире, в поэтическом одиночестве и т.д.

Уже в Гейдельбергских рукописях можно увидеть, что различие с трубадурами заявлено прямо в тексте: речь идет не о каком-то полуусловном куртуазном романе между верным пажем или вассалом и знатной замужней дамой, как это обычно у провансальских лириков, а именно о чувствах, соединяющих юного рыцаря и девушку. Последняя, правда, так же знатнее рыцаря.

Полагают, что этот - главный - мотив миннезанга пришел из народной песни. И здесь можно говорить о влиянии (подобном влиянию жонглеров на трубадуров), бродячих немецких певцов, шпильгагенов, на ранних миннезингеров. Как и жонглеры, шпильгагены часто бывали слугами миннезингеров. И обязательно надо упомянуть о том, что наряду с куртуазной лирикой, в немецких землях продолжала свою активную жизнь народная песня, поэзия, создаваемая бродячими певцами, такими как резкий, насмешливый, грубый плебей Сперфогель.

Добра не жди, кто волка звал на ужин. Моряк, гляди, корабль ветхий перегружен. Коль говорю, так верьте мне: Кто круглый год своей жене Наряды дорогие шьет, не о себе печется: Ему не выпал бы почет, Что и чужого в свой черед Нести крестить придется. (Пер. А. Исаевой)

Жанр, в котором работал Сперфогель, называется шпрухом, что означает стихотворение с поучительной концовкой.

Важнейшие жанры собственно миннезанга начинаются складываться в творчестве Дитмара фон Айста, австрийского автора любовных песен, работавшего в 70-х гг. XII в.

"Какое горе и какая мука! И словно камень на сердце разлука. Следят за мною зорко сторожа", - Всю ночь грустит и плачет госпожа. А рыцарь говорил: "Проходит время, Но с каждым днем сильней печали бремя. Скорбит душа. Пылает жар в крови. Как счастлив тот, кто избежал любви! Когда весь мир покой вкушает ночью, Ты предо мною предстаешь воочью. И грудь испепеляет мне тоска. Как недоступна ты и далека!" (Пер. И. Грицковой)

Лейты - песни, содержащие одну строфу или написанные по типу стансов, и лейхи - песни более сложного содержания, построенные в виде ряда строф с рифмой, более искусной нежели в песне, - вот основные приемы и жанры, которые разрабатывал этот поэт.

В конце XII в. усиливается культурный обмен в Европе, и творчество трубадуров начинает более значительно влиять на миннезанг. Настолько, что появляются даже прямые переводы из трубадуров на немецкий. Даже крупнейший эпический поэт миннезанга Вольфрам фон Эшенбах, автор великой во всех смыслах поэмы "Парицифаль", и тот переводил песни трубадуров.

Немало взял у провансальских лириков и основоположник нидерландской литературы Генрих фон Фельдеке (вторая половина XII в.), чуть ироничный и в целом радостный поэт.

*** Ликованье в мире снова. Радостней любого зова Щебет птичий по весне. Для веселия людского Вся земля цвести готова В солнечной голубизне. Не до веселья только мне. И наказан я сурово, Сердце, по твоей вине. Многие красивы жены. От Рейна и до самой Роны Госпожа красивей всех. Одолел я все препоны. Был судьбою благосклонной Дарован мне такой успех, Что я от сладостных утех Одурел, завороженный. Вот он - мой невольный грех. Чересчур она прекрасна. Приближаться к ней опасно. Я приблизился - и вот Над любовью мысль не властна. Лишь бы целовать всечасно Эту шею, этот рот! Пусть глядит хоть весь народ! Благоразумие напрасно. Не спастись мне от невзгод! Любовью этой обуянный, Бормотал я, словно пьяный, За свой расплачиваюсь бред. Наказан грешник окаянный. Заслышав плач мой покаянный, Обнять бы ей меня в ответ! Неужто мне прощенья нет? Разве что непостоянный Таких заслуживает бед. (Пер. В. Микушевича)

А вот как описывает свое прощание с возлюбленной Фридрих фон Хаузен, безвременно погибший в крестовом походе, защищая короля Барбароссу, однако успевший завоевать признание и поэтов, и читателей.

О как она была горда, Когда я расставался с ней! Пускай, мол, я зовусь Эней, Она не согласится стать Моей Дидоной никогда. Моя беда В том, что я навек пленен. Она похитила меня У самых лучших в мире жен <...> Отныне мое сердце - скит. Обитель бедная тесна. Другая дивная жена В ней не сможет поселиться. Когда она не исцелит Моих обид, И постоянство ей не мило, Ей все равно я буду верен. Всех в мире жен он затмила. Разлука ранила меня. Быть от любимой вдалеке Мне горько, но моей тоске Отраден помысел о том, Что стражду, верность ей храня. День ото дня Надежда сладостней в груди: Меня утешит госпожа. Моя награда впереди <...> (Пер. В. Микушевича)

В целом миннезингеры довольно быстро прошли период подражания и переводов. Уже на исходе XII столетия в их среде рождается подлинный всеобъемлющий немецкий гений, Вальтер фон дер Фогельвейде (прим. 1170 - 1230 гг.)

Герб Вальтера - птица, поющая в клетке. На миниатюрах поэт изображался всегда с боевым мечом, которым он владел не хуже, чем пером. Поэтом же Фогельвейде был и нежным, и умным, и вдохновенным, и философичным, и патриотичным. Его часто снедала тревога за будущее родины, и в этом он уж совершенный первопроходец среди немецких авторов.

Вальтер был сыном безземельного, обедневшего рыцаря и прожил жизнь, полную скитаний. Он изъездил континентальную Европу, побывал даже в Венгрии, был близок не только к миру бродячих певцов и артистов шпильманов и вагантов, но и к высшей знати (большая часть его жизни прошла при дворе австрийских герцогов).

Храбрый воин, великий поэт, придворный и философ, он прославился еще при жизни, что случается не столь уж часто. И, естественно, что будучи поэтом и патриотом, он не мог не принять непосредственного участия в жестокой смуте, раздиравшей на рубеже веков немецкие земли. Многие миннезингеры были ее свидетелями, но только Вальтер нашел в себе силы поведать о ней в своих песнях, нарушая тем самым куртуазные каноны. Эти его песни были поняты всеми: и знатью, и простонародьем. Потому и суждено было стать ему первым национальным гением еще только рождавшегося немецкого народа. Именно в стихах Вальтера появилось понятие Die deutsche Nation ("немецкая нация"), о будущем которой он писал с отчаяньем и горем, так как боялся, что недальновидные властители в слепой борьбе за власть отвергнут идею единого немецкого государства, возглавляемого императором, а католическая церковь постарается усилить и закрепить разобщенность немецких народов, рассеянных на больших географических пространствах Западной и Средней Европы.

Вальтер - автор и мирных песен, и политических шпрухов, в которых выступал против папства как силы политической. Таким образом, в творчестве Фогельвейде мы находим все жанры, все виды поэзии, что свойственно только великим мастерам.

Его лирическое стихотворение "Под липкой", вобравшее в себя лучшие достижения куртуазной лирики трубадуров в миннезанговом перевоплощении, дает представление одновременно и о немецкой народной песне. Это непревзойденный шедевр не только немецкой лирики XII-XIII вв., но и вообще европейской поэзии зрелого Средневековья.

"В роще под липкой Приют наш старый Если найдешь ненароком ты, Молвишь с улыбкой: "Что за парой Травы примяты и цветы?" На опушке среди ветвей - Тандарадай - Пел свидетель - соловей. Молча брела я Средь бездорожья, Пока не встретила дружка. Он обнял, пылая, Матерь Божья! Обнял - и стала душа легка. Сколько раз? Да кто же сочтет?! - Тандарадай, - Видите - в кровь исцелован рот. Дружок меня манит Прилечь на ложе. Рассыпал он цветы да хмель. Ведь кто-нибудь станет Смеяться позже, Сыскав подобную постель. Сломлен шиповник - ясно для всех, - Тандарадай, - Как был нам сладок смертный грех. Ни лаской, ни силой Не открою Вам тайну эту, помилуй Бог! Что сделал милый там со мною, Знаем лишь я, да мой дружок, Да пичужка меж ветвей, - Тандарадай, - Все пришлось увидеть ей". (Пер. Арк. Штейнберга)

Это откровенно эротическое стихотворение сделано очень искусно. В образе влюбленной женщины, полной гордости за свое чувство, в лирическом пейзаже, в гениально простых выражениях сказывается одновременно и феноменальная изощренность мастерства автора, и подлинная народность его поэтики. Грех прекрасен и радостен, откровенен и целомудрен. Добиться такого яркого выражения столь противоречивых понятий может только гений.

Итак, Вальтер вырывается из клетки класса, сословия, великолепно говорит на общем для нации языке, собственно первым-то и делая его общим для нации, как позже сделает в Италии Данте, в Англии - Чосер и Шекспир, в России - Пушкин. И еще: возлюбленная у Вальтера - уже не дама, и не пастушка, а просто - женщина, искренняя и самоотверженная, любящая и живая. Так и хочется сказать: первая героиня демократической литературы.

Став народным любимцем, Вальтер фон дер Фогельвейде тем не менее остался, можно сказать, одинокой скалой в миннезанге, в целом все же пошедшим вслед за трубадурами.

Во второй половине XIII в. миннезанг стал клониться к закату. Одно из совсем немногих замечательных явлений этого периода - творчество бродячего поэта Тангейзера, героя популярной легенды, изображающей его возлюбленным самой Венеры, и позже прославленного в опере Вагнера. Вот его стихи в переводе Н. Гребельной.

Ловко в мае пелось, Пел я, как хотелось, Слышно далеко. Юные просили Песен в дни весны. Под ветвистой кроной Я свои канцоны Складывал легко. Да, меня любили И со мною были Веселы, вольны. Как жилось отрадно, Как певалось ладно! Ах, но минул сон: И поет нескладно Тот, кто был изрядно Прежде одарен. Но свой дар промотал Вскорости нещадно. Теперь я тяжко, трудно Слагаю эту песню. Душа ее пуста.

Миннезанг умирал, вырождался. На смену ему приходил то так называемый деревенский миннезанг, где словами высокой лирики описывались сельские будни: драки, попойки и т.п. Однако в жизни существуют знать и крестьяне, а пейзан не существует, значит, и подобная литература вряд ли жизнеспособна. Да и времена рыцарей уходили в прошлое, о чем блестяще сказал швейцарский поэт Бертольд Штейнмар, представив нам рыцаря, так сказать, декадентского образца.

<...> Воротами стал мой рот: Сквозь меня куда-то прет Снедь с вином в охотку. Ей с дороги не свернуть, Здесь один проезжий путь: Славлю эту глотку. Как-то раз я съел гуся,     он прошел совсем не туго. Послужить возьми меня,     осень, милая подруга. Вся душа горит, поверь. Ну-ка! Укажи, куда ей     спьяну выпрыгнуть теперь. (Пер. Н. Гребельной)

Вот что остается от выского рыцарского служения в эпоху, когда подлинным властелином мира начинает становиться желтый дьявол.

Миннезанг быстро превращался в искусство прошлого, на смену ему приходил мейстерзанг - поэзия и песня городского люда, дитя бюргерской культуры. И если, рассуждая о французской средневековой литературе, можно говорить о взаимовлиянии и взаимодействии рыцарской и городской культуры, то в немецких землях существовало их осознанное последовательное противостояние, выражающееся не только в отстаивании своих идеалов, но в прямом и жестоком пародировании ведущих жанров куртуазной литературы: и лирики, и романа.

Однако о мейстерзанге и его гениальном лидере Гансе Саксе речь у нас еще впереди, поскольку они представляют уже совсем иную культурную эпоху.