Поэзия Трубадуров

На легкий, приятный напев Слова подобрав и сложив, Буду я их шлифовать, Чтоб они правдой сияли. В этом любовь мне поможет - В Донне чудесный исток Доблестей я обретаю. Смотрю на нее, онемев И сердце к ней так устремив, Что и в груди не сдержать, Если б на нем не лежали Думы о той, что умножит Власть надо мною в свой срок, - Только о том и мечтаю! Готов я, любви восхотев, Жечь свечи и масло олив, Тысячи месс отстоять, Лишь бы мне счастие дали. Пусть мне Люцерну* предложат, - Светлой головки кивок Я на нее не сменяю. На папском престоле воссев Иль царственный Рим покорив, Все соглашусь потерять, Только б надеяться дале, Что поцелует, быть может, - Иначе - ведает Бог! - Нет ей и доступа к раю. Хоть множество мук претерпев, Я свой не смиряю порыв! Стал и друзей избегать, Чтоб рифмовать не мешали. Тот, кто мотыгой корежит Поле, не так изнемог! Словно Монкли**, я страдаю. ___________ Так Даниель подытожит: Зайцев мне травит бычок, Ветер я впрок собираю. ( *Люцерна - город в Испании. **Монкли - герой не дошедшего до нас любовного романа. )

Я процитировал вам стихотворение одного из самых знаменитых "темных" трубадуров, творившего примерно с 1180 по 1210 г. Арнаута Даниеля. В этом стихотворении отразились, пожалуй, все основные особенности поэзии трубадуров (да и не только трубадуров, а и вообще всей поэзии новой эры), о которой мы сегодня и поговорим.

Но прежде чем начать беседу собственно о лирике, необходимо сказать несколько слов об одном из центральных понятий культуры зрелого средневековья - куртуазности.

Что это такое? В самом узком смысле "куртуазный" означает - придворный. Однако, таких придворных поэтов, как, например, Анакреонта, Горация, Вергилия, или Жуковского, или почти всех "звезд" ирано-таджикской лирики правомерно ли называть куртуазными? По самой главной сути, по гамбургскому счету - да, ибо есть у них нечто общее между собой, формально же - нет. Дело в том, что понятие "куртуазный" как "придворный" предполагает не столько службу королю или иному сюзерену, сколько служение вообще, Служение с большой буквы, а конкретно - не столько монарху, сколько монархине, как служили герои "Трех мушкетеров", и даже не столько ей, сколько тому кругу идей, той образности, тому образу жизни и мышления, миросознания, которые сами и составляют это понятие "куртуазность", то есть Служение.

Сердцевинный же элемент куртуазности и как служения, и как придворного вежества, этикета, - есть куртуазная любовь к Перекрасной Даме. Иначе говоря, куртуазное - значит рыцарское.

Есть тут одно "но". Несколько столетий куртуазной, рыцарской литературы не исчерпываются собственно куртуазностью, внутри нее существуют и люди, которым по происхождению или просто по интеллекту эти рамки малы. Так, величайший поэт немецкого миннезанга Вальтер фон дер Фогельвейде не вписывается ни в миннезанг, ни - шире - в куртуазность. Великие вообще ни во что не вписываются, хоть многое и порождают.

Начинается куртуазная литература на закате XI в. в Провансе (теперь это крайний юг Франции, тогда - пограничье Франции и Испании, не принадлежащее ни той, ни другой) с лирической поэзии трубадуров. Происходит это понятие от провансальского глагола "trobar", что означает "находить", "создавать". Почему там? Потому что уже к XI в. богатейшие, многочисленные и, главное, достаточно свободные от феодально-государственной зависимости торговые города Прованса, менее всего пострадавшие в пору кризиса рабовладения и развала Римской империи, становятся культурными и экономическими центрами. Они торгуют со странами Ближнего Востока и с Европой, в них нет сильной королевской власти, их феодалы богаты, просвещенны и независимы. Между собой они живут в относительной дружбе, равно как уважительно сотрудничают с собственными гражданами-горожанами, не слишком подчиняются папе, весьма терпимо относятся к мусульманам (вспомним, что Испания только-только начала процесс Реконкисты). Здесь на равных сосуществуют арабские, еврейские и греческие общины, вносящие свой вклад в общую культуру.

К концу XI столетия в замках и городах Прованса развертывается поэтическое движение трубадуров, которое постепенно выходит за границы Прованса и, видоизменяясь, охватывает всю Европу, в немецких землях прозываясь миннезангом, во французских - труверством, достигая даже италийского острова Сицилии.

Более 2500 песен оставили миру трубадуры Прованса. И, как считают исследователи, первостепенное влияние на их поэзию оказала арабоиспанская лирика, к тому времени уже несколько веков развивавшая и воспевавшая целомудренную мистическую любовь, начало берущую в поклонении Богоматери, но и распространяющуюся на даму сердца поющего рыцаря. Вообще говоря, это естественно, поскольку с арабской Испанией у Прованса были многочисленнейшие связи, вплоть до родственно-династических.

Что же представляет собой творчество трубадуров? Это в основном песня, виртуозно сочиняемая влюбленным рыцарем (причем сочинялись и стихи, и мелодия) и исполняемая либо им самим, либо слугой (оруженосцом) чаще всего из жонглеров. Но сколь же разнообразны были они, песни трубадуров!..

Французский поэт и литературовед Поль Валери утверждал, что нигде и никогда на таком небольшом пространстве и за такой короткий отрезок времени (примерно два столетия) не была создана поэзия, которая характеризовалась бы подобным разнообразием и богатством, обилием блистательных поэтов, наконец, таким широчайшим распространением и влиянием в мире.

Повторим: во Франции - труверы, в германских землях - миннезингеры, на Сицилии - безымянные слагатели сонетов, в Италии - Данте и Петрарка, а через них - весь культурный мир.

Подумайте: даже наши, всем известные правила вежливости (открыть даме дверь, поклониться, подать руку, не говоря уж о поцелуе руки) - всё оттуда, из кодекса куртуазности, выработанного прежде всего бытом и лирикой трубадуров.

Конкретно же ситуация куртуазной любви в средневековой литературе означает следующее. Трубадур, как правило неженатый, влюблен в Даму, обычно замужнюю и стоящую выше на общественной лестнице. Дама относится к поэту более или менее сурово - самое большее, на что он изредка может рассчитывать - это ее приветливый взгляд или благосклонная улыбка. Ну а уж поцелуй - вообще высочайшая награда, за которую и жизнь отдать не жаль.

Трубадур - вечный слуга Дамы, она для него - идеал красоты, добра, совершенства. Кое-кто из трубадуров осмеливается даже сравнивать ее с Мадонной. И тут мы встречаем первые ростки Нового времени. Любовь для трубадура - источник самосовершенствования. Обладать предметом своей любви он, в общем-то, и не стремится. Он ориентирован не на достижение цели, а на переживание, на служение. Естественно, что такая любовь не может не сублимироваться на творческий акт, не может не переродиться в музыку.

Подобного идеала любви до трубадуров человечество не знало. В эпоху же христианства трубадуры сделали еще одно важнейшее открытие: они переоценили плоть. Бывшая до того почти тысячелетие греховным началом, началом от беса в человеке, теперь она становится источником великой страсти, сознательно и добровольно подчиняемой непогрешимому идеалу самопожертвования и смирения.

Да и сама женщина в Провансе и в лирике трубадуров уже значительно эмансипирована по сравнению с тем положением, которое она занимает в других европейских странах.

Куртуазная любовная песнь у трубадуров зовется кансоной. Это - преобладающий жанр. Он весьма и весьма сложен. Обычно кансона состоит из 5-7 строф, замыкаемых обязательными торнадами (посылками). Последние представляют собой трех-четырехстишия, повторяющие метрическую структуру и рифмы заключительных стихов последней строфы. Торнады указывают на адресата песни, часто зашифрованного условным именем "сеньяль". Песня отсылается либо Даме, либо покровителю трубадура.

Кансона обладает сложным строением и почти всегда - изощренной рифмовкой, любимым элементом поэтики трубадуров.

Вот как писал об этом Пушкин, великий знаток европейской литературы: "Поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоенным ударениям звуков; побежденная трудность всегда приносит нам удовольствие - любить размеренность, соответственность свойственно уму человеческому. Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее всевозможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы..."

Трубадуры изобрели около 500 строфических форм. Они считали, что степень искусства тождественна силе чувства. Эта установка привела их к созданию так называемого "изысканного стиля", что означает прежде всего поэтическую безукоризненность, совершенную форму.

Вот лишь несколько примеров творчества трубадуров.

Бернарт де Вентадорн: Коль не от сердца песнь идет, Она не стоит ни гроша, А сердце песни не споет, Любви не зная совершенной. Мои кансоны вдохновенны - Любовью у меня горят И сердце, и уста, и взгляд. Готов ручаться наперед: Не буду, пыл свой заглуша, Забыв, куда мечта зовет, Стремиться лишь к награде бренной! Любви взыскую неизменной, Любовь страданья укрепят, Я им, как наслажденью, рад. Иной такое наплетет, Во всем любовь винить спеша! Знать, никогда ее высот Не достигал глупец презренный. Коль любят не самозабвенно, А ради ласки иль наград, То сами лжелюбви хотят. Сказать ли правду вам? Так вот: Искательница барыша, Что наслажденья продает, - Уж та обманет непременно. Увы, вздыхаю откровенно, Мой суд пускай и грубоват, Во лжи меня не обвинят. Любовь преграды все сметет, Коль у двоих - одна душа. Взаимностью любовь живет, Не может тут служить заменой Подарок самый драгоценный! Ведь глупо же искать услад У той, кому они претят! С надеждой я гляжу вперед, Любовью нежной к той дыша, Кто чистою красой цветет, К той, благородной, ненадменной, Кем взят из участи смиренной, Чье совершенство, говорят, И короли повсюду чтят. Ничто сильнее не влечет Меня, певца и голыша, Как ожиданье, что пошлет Она мне взгляд проникновенный. Жду этой радости священной, Но промедленья так томят, Как будто дни длинней стократ. ________ Лишь у того стихи отменны, Кто, тонким мастерством богат, Взыскует и любви отрад. Бернарт и мастерством богат, Взыскует и любви отрад. *** У любви есть дар высокий - Колдовская сила, Что зимой, в мороз жестокий, Мне цветы взрастила. Ветра вой, дождя потоки - Все мне стало мило. Вот и новой песни строки Вьются легкокрыло.     И столь любовь нежна,     И столь любовь ясна,     Что и льдины, как весна,     К жизни пробудила. Сердце страсть воспламенила Так, что даже тело И в снегах бы не застыло, Где кругом все бело. Лишь учтивость воспретила Снять одежды смело, - Ей сама любовь внушила Крепнуть без предела.     Любви мила страна,     Что Донною славна.     Не пизанская казна -     Не в богатстве дело! Донна пусть и охладела, Но живу мечтая. Ненароком поглядела - Вот и рад тогда я! Лечит сердце мне умело Греза молодая, Коль оно осталось цело, От любви страдая.     Моей любви волна     В любые времена     Через Францию вольна     Плыть, как песня мая. Счастье мреет, обещая Все, что мне желанно. Так кораблик, чуть мелькая, Виден средь тумана, Где грозит скала седая Бездной океана. На душе тоска такая! Счастье столь обманно...     Моя любовь грустна,     И я не знаю сна.     Мне судьбина суждена     Бедного Тристана... Боже, взвиться бы нежданно Ласточкой летучей! Вот лечу у ней утром рано, Обгоняя тучи, А она лежит, румяна, Всех на свете лучше. - Сжальтесь, Донна! В сердце рана - Словно пламень жгучий!     Ах, любовь страшна!     Коль Донна холодна,     То любовь напоена     Скорбью неминучей. Но упрямы и живучи Страстные желанья, Их стремит порыв могучий Через расстоянья. Если ж выпадает случай, Что мои стенанья Вдруг сменяет смех певучий, - Отдал сердцу дань я:     Ведь так любовь чудна,     Что радостью пьяна,     Хоть и в радости слышна     Горечь расставанья.     _________     Спеши, гонец, - она     Тебе внимать должна!     Пусть польются письмена     Песнею страданья. (Перевод В. Дынник)

Арнаут Даниэль был, пожалуй, наиболее выдающимся мастером изысканного стиля. В 26 песни "Чистилища" великий Данте устами Гвидо Гвиницелли назовет его "лучшим ковачем родимой речи". Еще бы: сам Даниэль говорит: "Гну я слово и строгаю".

Другой важнейший жанр лирики трубадуров - сирвента, песня о религии, морали, политике, либо персональная сирвента - о достоинствах и недостатках покровителей поэта или его самого.

Вот так называемая "Галерея трубадуров" Петра Овернского в переводе Анатолия Наймана. Здесь мы во всей красе увидим поэтическое искусство трубадура и одновременно отметим вещь совершенно вечную для поэтов всех времен и народов: критику соперников, то есть то, что афористически выразил в одном из своих стихотворений советский поэт Дмитрий Кедрин, сформулировавший:

"У поэтов есть такой обычай -
В круг сойдясь, оплевывать друг друга".

Трубадуров прославить я рад, Что поют и не в склад и не в лад, Каждый пеньем своим опьянен, Будто сто свинопасов галдят: Самый лучший ответит навряд, Взят высокий иль низкий им тон. О любви своей песню Роджьер На ужасный заводит манер - Первым будет он мной обвинен; В церковь лучше б ходил, маловер, И тянул бы псалмы, например, И таращил глаза на амвон. И похож Гираут, его друг, На иссушенный солнцем бурдюк, Вместо пенья - бурчанье и стон, Дребезжание, скрежет и стук; Кто за самый пленительный звук Грош заплатит - потерпит урон. Третий - де Вентадорн, старый шут, Втрое тоньше он, чем Гираут, И отец его вооружен Саблей крепкой, как ивовый прут, Мать же чистит овечий закут И за хворостом ходит на склон. Лимузинец из Бривы - жонглер, Попрошайка, зато хоть не вор, К итальянцам ходил на поклон; Пой, паломник, тяни до тех пор И так жалобно, будто ты хвор, Пока слух мой не станет смягчен. Пятый - достопочтенный Гильем, Так ли, сяк ли судить - плох совсем, Он поет, а меня клонит в сон, Лучше, если б родился он нем, У дворняги - и то больше тем, А глаза взял у статуи он. И шестой - Гриомар Гаузмар, Рыцарь умер в нем, жив лишь фигляр; Благодетель не больно умен: Эти платья отдав ему в дар, Все равно что их бросил в пожар, Ведь фигляров таких миллион. Обокраден Мондзовец Пейре, Приживал при тулузском дворе, - В этом есть куртуазный резон; Но помог бы стихам и игре, Срежь ловкач не кошель на шнуре, А другой - что меж ног прикреплен. Украшает восьмерку бродяг Вымогатель Бернарт де Сайссак, Вновь в дверях он, а выгнан был вон; В ту минуту, как де Кардальяк Старый плащ ему отдал за так, Де Сайссак мной на свалку снесен. А девятый - хвастун Раймбаут С важным видом уже тут как тут, А по мне, этот мэтр - пустозвон, Жжет его сочинительства зуд, С жаром точно таким же поют Те, что наняты для похорон. И десятый - Эбле де Санья, Он скулит, словно пес от битья, Женолюб, пострадавший от жен; Груб, напыщен, и слыхивал я, Что, где больше еды и питья, Предается он той из сторон. Ратным подвигам храбрый Руис С давних пор предпочтя вокализ Ждет для рыцарства лучших времен; Погнут шлем, меч без дела повис - Мог тогда только выиграть приз, Когда в бегство бывал обращен. И последний - Ломбардец-старик, Только в трусости он и велик; Применять заграничный фасон В сочинении песен привык, И хоть люди ломают язык, Сладкопевцем он был наречен. А про Пейре Овернца молва, Что он всех трубадуров глава И слагатель сладчайших кансон; Что ж, молва абсолютно права, Разве что должен быть лишь едва Смысл его темных строк прояснен. Пел со смехом я эти слова, Под волынку мотив сочинен.

Еще разновидность персональной сирвенты - плач. Ниже привожу фрагмент плача Б. де Борна, поэта и воина, по молодому королю Генриху Плантагенету, брату Ричарда Львиное Сердце (перевод А. Наймана).

Пенье отныне заглушено плачем, Горе владеет душой и умом, Лучший из смертных уходит: по нем, По короле нашем слез мы не прячем.     Чей гибок был стан,     Чей лик был румян,     Кто бился и пел -     Лежит бездыхан.     Увы, зло из зол!     Я стал на колени:     О, пусть его тени     Приют будет дан     Средь райских полян, Где бродит Святой Иоанн. Тот, кто могилой до срока захвачен, Мог куртуазности стать королем; Юный, для юных вождем и отцом Был он, судьбою к тому предназначен.     Сталь шпаг и байдан,     Штандарт и колчан     Нетронутых стрел,     И плащ златоткан,     И новый камзол     Теперь во владенье     Лишь жалкого тленья;     Умолк звон стремян;     Все, чем осиян Он был, - скроет смертный курган <...>

Де Борн - вообще самый политический из всех трубадуров. Его политические и военные сирвенты вместе с обширными прозаическими комментариями к ним образуют нечто вроде настоящего рыцарского романа, романа исторически правдивого, главная линия которого - отношения автора с королем Ричардом. Кстати, Данте встречает Борна в восьмом круге "Ада" среди зачинщиков раздора.

Да и сам Ричард был недурным трубадуром, чему свидетельством их поэтическая переписка с Дофином Овернским (пер. А. Наймана).

Ричард: Дофин, как и графу Ги, Вам - чтоб от схватки сторон Вы меньший несли урон - Хочу я вправить мозги: Нас связывал договор, Однако с недавних пор Ваш образец - Изенгрин Не только в смысле седин. Пустились со мной в торги, Едва лишь узнав, что звон Монет не проник в Шинон И влезла казна в долги; Используете раздор, Чтоб сделать новый побор: По-вашему, ваш господин - Скупец и маменькин сын. Предпримете ль вы шаги, Чтоб был Иссуар отмщен? Собран ли ваш батальон? Пускай мы ныне враги, Прощаю вам ваш позор, Ведь Ричард не любит ссор И в бой во главе дружин Пойдет, коль надо, один. Я лучше, чем вы, слуги Не знал, но лишь бастион Над замком был возведен, Вы стали делать круги: Покинули дам и двор, Любовь и турнирный спор. Так выбейте клином клин - Ведь нет средь ломбардцев мужчин. Сирвента, во весь опор Скачи в Овернь! Приговор Мой объяви, чтоб един Стал круг из двух половин. Ребенку ложь не в укор, И пренье с конюшим - вздор: Не было б худших причин, Чтоб гневался властелин! Дофин: Король, из меня певца На свой вы сделали вкус; Но столь коварен искус, Что не могу ни словца С вами пропеть в унисон: Чем мой объявлять урон, Свой сосчитайте сперва, А то вам все трын-трава. Ведь я не ношу венца И не могу, хоть не трус, Избавить от вражьих уз То, что имел от отца; Но вы-то взошли на трон; Зачем же в Жизоре - он? Ведь турки, идет молва, Бегут от вас, как от льва. Я выбрал бы путь глупца, Взяв бремя ваших обуз; Легок был стерлингов груз Кузену Ги, и рысца Нескольких кляч - не резон Слушать стремян ваших звон: Хотите вы торжества, А щедры лишь на слова. Пока во мне храбреца Вы славите, я на ус Мотаю, что предан - плюс Что нет и на вас лица; Но Богом мне сохранен Пюи и с ним Обюссон: Там чтутся мои права - Вера моя не мертва. Сеньор, то речь не льстеца, Мне по сердцу наш союз; Не будь столь лют тот укус, Я был бы у стен дворца Теперь же, но возвращен Мне Иссуар и Юссон - Я вновь над ними глава, Вновь радость во мне жива. Слились бы наши сердца, Когда б не новый конфуз: За ангулемский-то кус Плачено не до конца, Тольверу же дар вдогон Шлете, как щедрый барон, Вы там всему голова - История не нова. Король, мой дух возбужден Тою, чье слово - закон, Ибо любовь такова, Что Дама всегда права.

Другой жанр поэзии трубадуров - прения. Он имеет два варианта: тенсону - свободный диалог и джок партит, или партимен, в котором задается тема, сводимая к дилемме и обсуждаемая затем собеседником, придерживающимся иных взглядов. Так, индивидуальнейшее дело - поэзия - в творчестве трубадуров становится общим делом нескольких индивидуальностей.

Иные жанры: пастурель (пастораль) посвящена, как правило, встрече на лоне природы рыцаря и пастушки. Прелесть пастурели не в сюжете, известном с античных времен, а в полемике разных идеологий: куртуазной и здравого смысла. В этом жанре, как ни в каком ином, чувствуется уже приближение эпохи Возрождения, а вместе с ней и появление таких произведений, как, например, "Дон Кихот" Сервантеса. Здесь еще раз проявлется все великолепие поэтических индивидуальностей авторов трубадурской поэзии, ведь, несмотря на схожесть ситуации, все пастурели чрезвычайно разнообразны. Сравните, например, фрагменты пастурелей Гаваудана и Гираута Рикьера (перевод А. Наймана):

Гаваудан: Ранним утром третьего дня С гребня холма спускаясь в лог, Под боярышником увидел я В тот миг, когда заалел восток, Девушку, чей облик и взор     Другую мне напоминали     И так приветственно сияли, Что я поскакал во весь опор <...> Гираут Рикьер: <...> Спросил я у девы: "Искусны ль в любви вы? Любили ли вас?" Ответила: "Все вы, Сеньор, столь учтивы, Что труден отказ". "Вы, дева, красивы, И, коль не гневливы, Тогда всё за нас!" "Сеньор, те порывы Безумны и лживы, Где пыл напоказ". "Страсть видно на глаз". "Слепа я как раз" <...>

Следующий жанр - альба, песня, посвященная неизбежности разлуки влюбленных на утренней заре, о наступлении которой возвещает сторож или верный друг, всю ночь охранявший место свидания. Здесь можно вспомнить знаменитую сцену свидания Ромео и Джульетты в шекспировой трагедии, заканчивающуюся как раз таким утренним расставанием, отягощенным тем, что Ромео предстоит пуститься в бега.

Слово "альба", что означает "заря, рассвет", обязательно завершает стихи этого жанра. Приводим альбу анонимного автора в переводе А. Наймана.

Дама и друг ее скрыты листвой Благоуханной беседки живой. "Вижу рассвет!" - прокричал часовой. Боже, как быстро приходит рассвет! - Не зажигай на востоке огня - Пусть не уходит мой друг от меня, Пусть часовой дожидается дня! Боже, как быстро приходит рассвет! - Нежный, в объятиях стан мне сдави, Свищут над нами в ветвях соловьи, Сплетням назло предадимся любви, Боже, как быстро приходит рассвет! - Нежный, еще раз затеем игру, Птицы распелись в саду поутру, Но часовой не сыграл ту-ру-ру, Боже, как быстро приходит рассвет! - Дышит возлюбленный рядом со мной, В этом дыханье, в прохладе ночной Словно бы нежный я выпила зной. Боже, как быстро приходит рассвет! Дама прельстительна и весела И красотой многим людям мила, Сердце она лишь любви отдала. Боже, как быстро приходит рассвет!

Заметьте при этом, насколько альба - тематически взрывоопасный для куртуазной поэзии жанр!.. С общим течением ее связывает, пожалуй, лишь печальная необходимость разлуки.

При всем великолепии, роскоши, изысканности поэзии трубадуров, она была, конечно же, далеко не для всех, хотя провансальские горожане знали и ценили ее. Но, коротко говоря, все-таки по дороге трубадуров никто, кроме них самих, не ехал. Дорога эта ждала гения, того, кто объединит их усилия и откроет чудо красоты поэтического слова всему народу и миру.

Для кого трубадуры тщательно укладывали 30 х 30 строк на одну рифму?.. Да для Данте же, чтоб он, умножив 3 на 3, создал текст, пролагающий путь всей новой мировой литературе и открывающий эту книгу всем грамотным людям.

Любовь к поэзии трубадуров характерна, как для Данте, для многих и многих позднейших поэтов, не говоря уж о самом куртуазном кодексе, который исповедуют и герои Дюма, и всей личностью - Александр Блок и еще, и еще вплоть до персонажей сериала об Анжелике супругов Голон.

Трубадуры вдохновляли Гейне, Уланда, Эзру Паунда, Пушкина и романтиков, и символистов... Таких разных авторов, да? Но и сами трубадуры были очень разными, даже по происхождению. Среди них и герцог Гильем Аквитанский, и принц, а позже король Ричард, и плебей Маркабрю, и сын повара, крупнейший поэт этого течения Бернарт де Вентадорн, и крестьянский сын Гираут де Бернейль, и некий монах из Монтаудона, и чаще всего - рыцари среднего достатка или обедневшие дворяне. Многие - воины, участники крестовых походов, как Вакейрас или Бертран де Борн, и... даже те самые прекрасные дамы, как, например, графиня де Диа, Мария де Вентадорн и другие.

В начале XIII в., воспользовавшись тем, что английским феодалам, да и двору, стало не до Прованса, который некогда они так любили и который их столь многому научил, французские светские и церковные круги начали многолетнюю войну с богатым во всех смыслах и потому лакомым для них Провансом. С благословения папы эта война официально именовалась крестовым походом против еретиков-альбигойцев, выступавших против католицизма, церковной десятины и т.п. Вместе с французскими рыцарями в Прованс вошла инквизиция. С той печальной поры более провансальская культура уже не оправилась, однако к этому времени, к середине XIII в., культурная ситуация в Италии, Германии, в самой Франции явно изменилась к лучшему. Эти народы подхватили творческую куртуазность Прованса, а с нею и знамя поэзии, выпавшее из рук погибшего знаменосца. В 1265 г. родился Данте, в 1304 - Петрарка. А параллельно с трубадурами творили французские труверы, авторы больших стихотворных повестей и романов и немецкие лирики-миннезингеры. О них - в нашей следующей беседе.