Тамаре Андреевой

Пляж опустевший выглядит печальным.
Пыхтя, спешит к причалу катерок.
Шумит платан и длится диалог
Над домиком не карточным, но Чайным.

Судьбою в этот домик был заброшен
Я некогда. Его воздушный кров
Из тонковолокнистых облаков
Соткал волхвующий Максимильян Волошин.

Я ворошу черновики и память
И мысленно сквозь пропилеи лет
Вхожу сюда, как в некий кабинет,
Музей, где трогать не разрешено руками.

Смотреть смотри. Здесь всё под знаком ветра,
Всё то, что предназначено для глаз:
Готический дворцовый диабаз
И абрис крымских гор под кроною Ай-Петри.

Текут часы, вне времени, случайно,
Расходятся аллеи в темноту,
Печально унаследовав мечту
О домике не карточном, но Чайном.


48
Крымских ночей крепостные певицы, цикады,
Ваших жалоб на жизнь я наслушался нынче сполна.
Крепкий чай заменяет с достоинством терпкость вина,
И в саду у окна темнота громоздит колоннады.

Свет зажечь я не в силах. Бессонница точит висок.
Молчаливый точильщик, сверчок, промышляющий в свете
Моего одиночества. Молча смотрю в потолок,
Где грибница вселенной пуста, как рыбацкие сети.

Я б не думал о смерти, руками сжимая виски,
Не заваривал чай в пожелтевшем стакане граненом.
Я уснул бы в саду, где незримые корни близки
Уходящим за грань осмысления кронам.

Я б не думал о смерти, дождавшись мгновенья, когда
Исчезает в висках неосознанной накипью жженье,
И рождается смысл, щедро жалуя раз навсегда
И цикадам и мне долгожданное раскрепощенье.


49
С волнореза, как с гуся, вода.
Зримо Крым подготовился к маю.
Без особого, впрочем, труда
Узнаю тебя, Крым! Принимаю...

Лишь цитата не знает стыда.
Я-то знаю.


50.
Слаще, наверно, чем мед, тебе моя будет погибель.
Стебель ломается чаще всего на изгибе,
Сердце взрывается чаще от медленной муки.
Слаще свидания горькое счастье разлуки.

Пчелы меня отпоют, отжужжат над неслышащим ухом,
Птицы меня отнесут, осенят одуванчики пухом.
Слаще лежать на траве, головою к воде говорливой,
Чем под землей беспросветной, тяжелой и вечно червивой.

Слаще уснуть одному... и пускай обязательно снится
Облако, поле, река, одуванчики, пчелы и птицы.
Слаще, наверно, чем мёд...


51

Что ж перстеньком ты своим похваляешься?                                      Сапфо

Перстенечек без сучка-без задоринки
Из орешника, с текстурой таинственной...
Двадцать два кольца древесной истории,
Друидической, эпической, лиственной.

Вот уж, истинно, подарок незаслуженный,
Украшение пальца безымянного...
Я, случайный обладатель, не суженый,
Стал носителем смысла восьмигранного.


52
Перстень с черным агатом. Луна в ореоле тревоги.
Хлеб, и запах лаванды, и несколько слов напоследок,
Перед тем как растаять на долгой пыльной дороге.

Остается немного. Нехитрые собраны вещи.
Но совсем не умеет прощаться душа-непоседа.
Черный зрачок агата поглядывает зловеще.


53
Неспокойно вдруг стало. В саду зашептали растенья.
Слива с ветки упала. Сработал закон притяженья.
Звуковые порывы полночного летнего ветра.
И от тяжести сливы избавлена тонкая ветка.
Придыханье цикады. Подобие тихого плача.
Я от жизни пощады не жду, а от смерти тем паче.
Неужели, природа, не сделаешь мне одолженья,
Не ослабишь немного суровый закон притяженья.
Я хочу, чтобы ветер у этого сада и дома
Укрепил меня в вере, что все-таки жизнь невесома.
Ночью жизнь невесома, и ангелы легкие реют
И лелеют влюбленных, а одиноких жалеют.
Пожалей меня, ангел, меня, с этим домом и садом.
Слива с ветки упала. И вот она, спелая, рядом.


54. Лето

Лета исход летальный.
Лето промчалось мимо.
Было тоталитарным,
Было неотвратимым.
Стало воспоминаньем.
С дерева лист свалился.
Лета исход летальный
Полностью подтвердился.
Лето сменила осень.
Оси времен сместились.
Летом под крышей осы
Дружной семьей ютились.
Жесткое государство
(С кодексом в каждом жале)
Желтых конфуцианцев...
Если бы не жужжали!
Радио включишь - тоже
Слышится лишь жужжанье.
Жить в государстве...Боже!
Сущее наказанье!
Лета исход летальный
Есть аксиома. Это
Область воспоминаний.
Тоталитарность лета.


55
В каком-нибудь курортном городке
Под лунную сонату тишины
С курортницей-тоской накоротке
Слагай стихи. Кому они нужны?

Ни морю, ведь ему не до стихов,
Ни девушке, ах, ей бы паренька...
К подстрочнику спешащих облаков
Пристроилась какая-то строка.

Куда тебе! Здесь классика! Отстань!
Не приставай к спешащим облакам.
Оставь тоску. Смирись. Не хулигань.
Я приберу тебя к своим строкам.


56
Цветет миндаль, в Крыму пора туманов,
И чахленькие в море огоньки...
Так что же ты наделал, Светлосанов,
Не написав об этом ни строки.


57
И варваром растущий барбарис,
И кипарис, сей стоик благородный.
Здесь надо мной решительно повис
Дамоклов меч аттической свободы.

С Овидием в озоновом раю
Здесь не грозит поэту гипоксия.
И здесь, где обрывается Россия
Над морем Черным и глухим, стою,
Дыша всей грудью...


58. Корабельная сторона

Мне приснился далекий город,
Корабельная сторона,
Старый бакен, что перевернут,
Продырявлен, навек отторгнут,
От родного отвязан дна.

Покачнулась пустая лодка.
Стая чаек на берегу...
Ах, не с птичьего ли полета
Я смотрю на это и что-то
Силюсь вспомнить... и не могу.

Словно амфора, мыс расколот.
Бухта. Бакен. Лодка. Волна.
Я. (Не этот, а тот, что молод).
Мне приснился далекий город,
Корабельная сторона.


59
Корабли сюда идут из Стамбула
И приносят тоску с собою снова.
Помнишь, как же там, у Гая Катулла:
"О бессмысленный век и бестолковый!"

Вот сижу я на берегу Эвксина,
Отдаленной той вотчины Эвтерпы,
И такая уж на сердце кручина,
Что Геракл с ней и дня не протерпит.

Да ещё эта беда с кораблями...
Нет уж лучше б мне сидеть в своем Ново...
И тащить баржу судьбы в общей лямке,
Так бессмысленно и так бестолково.

Хоть ни ласки в нём, ни блеска, ни лоска,
Но зато и не видать горизонта.
В этом прелесть одна Нововеронска,
А другая - что далек он от Понта.

Кораблей таких и не было в списках.
Это мог бы подтвердить Старший Плиний.
Помнишь, как же там, у Бродского в Письмах:
"Понт шумит за черной изгородью пиний".


60. Письма с Понта

Не гонюсь за новизною ощущений,
Как за рифмой своенравной, в общей своре
Современных поэтических течений,
А смотрю по вечерам в пустое море.

Не белеет ни в тумане, ни в лазури...
Но иное слаще меда ожиданье -
Хищность зрения организует
И дисциплинирует сознанье.

Так и хочется просить мятежный парус:
"Успокойся и дождись своей Ассоли".
Под водой похожи на стеклярус
Камушки эвксинского посола.

Почему-то вспоминаю Демосфена...
В этом камушки повинны, всё логично.
Здесь, у моря, дикция блаженных
Слуху вечности, как шторм, привычна.

Здесь всё те же декорации и лица,
Крики чаек заменяют хор на сцене...
Только киники и стоики в столице
Полноту быстротекущей жизни ценят.


61
Бук истощён, не видно гибкого вяза,
Скудная почва сетует под стопою.
Оползневое. Кастрополь. Меллас. Вся фраза
Строится вровень с береговой чертою.

Пряча античный пафос в пифос Фороса,
Вижу спокойный парус в объятьях неги.
Небо с оттенком медного купороса.
Летом живет в палатке творец элегий.

Ржавый, на солнце высохший можжевельник.
Иглица. Надо смириться с ее соседством.
Классный лесник в Форосе: такой бездельник!
Если напьётся в стельку - спасайся бегством.

Кто его тут не знает? Душа куда там!
Чаще сидит вот тут, у палатки, с краю,
Глушит портвейн, а с тутовым шелкопрядом
Сладить не может. Тут я его понимаю.

Бык не на этот берег принес Европу.
Скудная почва. Боже, какая скука!..
Сетует оползень и под стопою ропщут
Листья - буквицы истощенного бука.


62
Упомянем Крым и снабдим туманом
Оркестровую яму Тавриды старой
И далёкую за морем Византию.

Упомянем Лермонтова с Таманью,
Упомянем Демона и Тамару.
Упомняем стынущую Россию.

Упомянем стонущую Россию,
Наши дни, демонические по сути,
Перестроенные на скорую руку.

Упомянем в небе, извечно синем,
С милого севера точно в ссылку
Тучки спешащие. Скормим скуку.

К Михаилу от Юрия счет ведется,
Шамиль к Кавказу опять крадется,
Пришла пора закручивать гайки.

Кипарис качается, но не гнется,
В качестве меры длины остается
Размах крыла черноморской чайки.


63
Жесткая логика встречной волны.
Вечности кратер.
Медленно с Северной стороны
Движется катер.

Флот черноморское рождество
Празднует в море
Во времена... времена самого
Кормщика Бори.

Неизгладимая воля волны.
В сторону дома
С Северной тянется стороны
След от парома.


64
В этих условьях уместно
Было б забыть
Язык, на котором с детства
Привык говорить.

Законопатить паклей
Уши - и нет проблем,
Из реплик оставить "fuck you"
И "МММ".

Дремать под открытым небом
При въезде в Крым
В соангельстве с юным Фебом
"Ин рашен дрим".

В соавторстве с телевизором,
Как с баксом Бакст,
В содружестве независимых
Негосударств.


65
Крутиться, крутиться, крутиться,
Купоны менять на рубли,
Челночно мотаться в столицу
В чулочно-носочной пыли,

Скитаться по регионам,
Из Харькова в Таганрог,
Рубли поменяв на купоны,
Купоны на кипяток.

Тюки, и коробки, и паки
Перегородили проход.
Тележки. И те же бараки
Во мраке. И поезд идет.

Крутиться юлою по кругу,
Крутиться, как сахар в чаю.
Один поспешает в Калугу,
Другой - в Шепетовку свою.

Россию теперь не увидишь
На месте - Россия везде.
- Куда направляетесь? - В Китеж.
- А что там? - А-а это где?


66. Кочегарка

Смотрю из окна кочегарки
На крымские горы в снегу.
Зима, говорю, наступила,
Но жарче топить не могу.

Завхоз прибегает сердитый:
.................топишь, браток!
Пошел, говорю ему, ... ......
С тоскою смотрю в потолок.

Я ..... напишу докладную!
Пиши, говорю, хоть царю.
И вновь из окна кочегарки
На крымские горы смотрю.


67
Крым-карманник, вновь ты за свое!
Ты и так дотла меня обчистил.
Скоро я, как Франсуа Вийон,
К виселицам присмотрюсь отчизны

И займусь незлостным грабежом:
Булочки, компоты и арбузы,
И, хлебнув для храбрости боржом,
Краденым обзаведусь ножом...

Се ля ви, как говорят французы!


68
Алеппские сосны. Италия. Крым.
Нелепость с характером спелась моим.
И вот я смотрю на березу,
Как будто на скучную прозу.

Стоит она, как реалиста рассказ,
Свободная от романтических фраз.
А мне подавай аллегорий,
Люблю Средиземное море.

Цветущей магнолии белый дурман,
И яд олеандра, и пышный каштан...
Люблю за изящество линий
Ничуть не стареющих пиний.

А эта стоит, как природе упрек.
И что в ней такого? березовый сок?
Сердечных накапаю капель
И завтра же снова пущусь наутек:

Италия. Крым. Олеандр. Восторг.
Алупка. Палермо. Неаполь.


69
Я хожу по Крыму в кацавейке,
Не жалею, не зову, не плачу.
Есть в Крыму поселок Кацивели -
Хорошо бы там построить дачу,
Но жалею на еду копейки.

Вот идет красавица по пляжу
(Ноги, как античные колонны),
На подстилке одиноко ляжет
И нажмет на пуп магнитофона.
Хорошо бы... ничего не скажешь...

Захожу ли в магазин привычно,
Похвалиться могущий немногим...
Говорят в очередях: привыкнем
К кольчецам еще и усоногим...
Но не плачу! Это, как обычно,

Перебои что-то по дороге...

Выхожу один я в кацавейке.
Хорошо бы сэкономить сдачу
И пропеть на пляже в Кацивели:
- Не жалею, не зову, не плачу...


70. Мушмула

Муж мулла у меня, муж мулла
Проповедует в горном ауле.
Дай поем я тебя, мушмула,
И отправлюсь за мужем на муле.

Всё равно эта жизнь - кабала.
Как без мужа садиться за ужин?
Дай поем я тебя, мушмула,
И отправлюсь на муле за мужем.

Путь не близок. Душа тяжела.
Мул все время косит на запруду.
Дай поем я тебя, мушмула,
И про мужа с тобой позабуду.

Кто мне скажет, какие дела
Тянут мужа к чужому аулу?
Дай поем я тебя, мушмула,
И скормлю, что останется, мулу.

О, узри мои слезы, Аллах!
Я на муле сижу под луною.
Уж поем я тебя, муж мулла,
Если только увижу с другою...


71. Восточный базар

Кипит базар.
Азарт торговли
Крадется от жары
Под кровли.
Как будто по цветным коврам
Передвигается варан.

Арбуз.
Зелёная гора.
Из трещин
Выплеснулась лава.
И прилипает в форме сплава
К прилавкам от жары халва.

Аллах Акбар!
Аллах Акбар!
Алайский
Движется базар.
Салам алейкум, бирюза
И аксакаловы глаза.

Далёк аул;
На коврик сел.
"Дедуль, ау?!" -
Окаменел.
Ну, хоть бы нерв! Ну, хоть бы нерв!
Так нет. Сидит, окаменев.

Кипит базар,
Варан - базар,
Он жарок, ярок
И прожорлив.
Ташкент - огромная жаровня,
Что жарче ада, злей татар.

...И я, чадрою очарован,
Бросаюсь в пасть твою, базар!


72. Таджичка

Хоть по-таджикски я ни ме, ни бе,
Хоть жизнь моя сродни горящей спичке,
Я знаю, что цветущий Душанбе
Скрыт в шароварах шелковых таджички.

Как купол Тадж-Махала, на заре
Искандеркуль средь гор сверкал, и снова
Я так махал таджикской детворе
Из кузова "Уазика" шального,

Что до сих пор при возгласе "Анзоб",
При мысли о цветных шелках таджички
Меня бросает в огненный озноб,
И жизнь моя сродни горящей спичке.


73
Есть в Симеизе дом муллы.
Мулла недолго прожил в нём.
Волны стозвучные валы,
Каштан столетний под окном,
Ковер и низкий потолок,
И ряд подушек на полу...
Мело, мело, и на восток
Судьба забросила муллу.
Дом перестроили. Коран
Не замусолился - истлел.
И дождик чёток сквозь карман
С дорожной пылью отшумел.
Кривая улочка наверх
И голубая Шанхая...
Давай, помолимся за тех,
Кто не дождался ничего.
Жизнь наша - куча-и-мала
На скользкой плоскости земли...
Смотри, куда идет мулла,
Словно помешанный, вдали?


74
Листву сжигаю. Зимний Симеиз,
Соизмеримый разве с мирозданьем
По части пустоты. Дубовый лист
Сворачивается перед закланьем,
Дымится и противится огню.

Я в санатории работником хозчасти
Служил, смеясь, надеясь, что сменю
Хитиновый покров советской власти
На греческий хитон... Всегда, увы,
Прозрение приходит с опозданьем.

Беспламенное тление листвы,
Воспоминанья облагая данью,
Отечеству противопоставляет
Дым, только дым, и больше ничего.

И, кажется, уж роща отряхает
С нагих своих ветвей лишь для того
Последние листы, чтоб я их жег.

Семирамида. Симеиз. Смолистый
Дымок костра от ветки кипариса.

Висячие сады закрыты на замок.