Люди и боги. От Перикла до Еврипида. Творец Антигоны и Эдипа.

Уроженец афинского предместья Колона, Софокл был настоящим воплощением лучших сторон эллинства: прекрасный собой, сильный, здоровый, замечательно разносторонний в своих дарованиях и обаятельный в обращении, он во всеоружии своих духовных сил дожил до деяностолетнего возраста, написал около ста двадцати драм и имел счастье умереть накануне разгрома своего отечества, -

так характеризует второго классика древнегреческой трагедии Ф.Ф. Зелинский. (Ф.Ф. Зелинский. История античной культуры. С. 173.)

Дополним это свидетельство крупнейшего знатока античности и лучшего переводчика на русский язык драм Софокла.

Второй классик трагедии родился в 496 г. до н.э. в семье богатого владельца оружейной мастерской. Родовитый и образованный, Софокл занимался не только сочинительством и постановкой своих драм в театре (а греческие драматурги обыкновенно сами были режиссерами своих спектаклей), но и деятельно участвовал в общественной жизни Афин: занимал должность председателя комиссии казначеев союзной казны, а именно распределял подати между союзными государствами; в должности стратега участвовал вместе со своим другом Периклом в походе против Самоса. Военного, да и актерского таланта он был лишен, отчего и самосский поход был неудачен, и на сцену после первых двух-трех неудачных выступлений Софокл больше не выходил (именно с этих пор, кстати, выступление автора в собственных спектаклях стало необязательным).

Под конец жизни он занимал жреческую должность, связанную с культом бога-врачевателя Асклепия, а после смерти и сам был героизирован, т.е. для него тоже был создан культ.

Но если Эсхил в автоэпитафии по праву мог считать главным подвигом своей жизни не театр, а войну, то дело жизни для Софокла - именно театр.

Начнем с того, что он увеличил число актеров до трех человек и хотя и не использовал их всех одновременно, все же несравненно обогатил диалог. Дело тут в том, что трагедии в отличие от комедии приличествовала сдержанность, которая достигалась в том числе и малым количеством участников на сцене. Помимо числа актеров Софокл увеличил и число участников хора с 12 до 15 человек, достигая этим, по-видимому, особой внешней внушительности происходящего, однако саму партию хора в отличие от Эсхила сильно сократил. Софоклу же принадлежит изобретение театральных декораций. Наконец, он отказался и от системы тетралогий, сочиняя почти каждый раз отдельную законченную пьесу. Это тоже, конечно, плюс по сравнению с Эсхилом, трагедии которого, будучи оторваны друг от друга, часто не дают законченного впечатления.

Трагедия Софокла, - пишет С.И. Радциг, - вполне подходит под определение Аристотеля, который видел в трагедии "воспроизведение действия законченного и целого, имеющего определенный объем" ("Поэтика"). Трагедию Софокл приблизил к действительной жизни, внеся в нее взамен "титанического" черты "общечеловеческого". Центр внимания у Софокла перенесен на действующих лиц; хор играет второстепенную роль... но... еще не потерял связи с действием, как нередко бывает у Еврипида. У Софокла хор чаще всего представляет группу граждан, олицетворяющих общественное мнение по поводу происходящих событий. Мысли хора почти всегда выражают народные этические представления и только в некоторых случаях - взгляды самого автора. (С.И. Радциг. История древнегреческой литературы. С. 235 - 236. )

Иными словами, хор из ведущего, волшебника, волеизъявителя автора постепенно начинает уходить в область действий кордебалета, что и естественно, поскольку драматургию, начиная с Софокла, интересует уже главным образом отдельная человеческая личность.

Введение третьего актера открывало перед поэтом еще больший простор для характеристики действующих лиц, чем это было возможно при наличии только двух актеров. Главное внимание Софокл обращал на психологию героев, а это позволяло ему развивать действие не только в эпическом духе: у него оно определялось не внешними событиями, а характерами действующих лиц, их внутренними переживаниями... Своими мыслями поэт не отвлекает внимание зрителя от драматического действия, но так сплетает их с ходом мыслей действующего лица, что они становятся их естественной неотделимой принадлежностью. Это утвердило за Софоклом репутацию в высшей степени объективного художника. (Там же. С. 236 - 237.)

И еще: развивая достижения Эсхила, Софокл обогатил палитру драматургических характеров, прибавив к суровым типам своего предшественника и нежность, и лиризм, и мягкость собственных героев.

Язык его проще, более приближен к разговорной речи, и в то же время трагически возвышен, насыщен образными сравнениями и, самое главное, индивидуализирован. Это значит, что каждый герой подобно живому человеку говорит по-своему, что речь героев, как и речь живых людей, может быть разной в зависимости от их душевного состояния: нежной и лихорадочной, сбивчивой и медлительной и т.д. Кроме того, в диалоге Софокл первым стал при необходимости расчленять поэтическую строку на две части-реплики, деля ее между разными персонажами.

И всё же главное художественное значение Софокла заключается в том, что

он более, чем какой-либо другой трагический поэт, умел выражать свои мысли образами... Действия его героев определяются внутренним побуждением, и нигде не заметна рука режиссера, которая бы их толкала. Они живут полной жизнью, в которой отражается подлинная действительность, поэтически претворенная. Поэтому можно говорить о реализме в его творчестве... Герои Софокла глубоко гуманны... Идеализируя своих героев, он вызывает у зрителя приподнятое чувство. (Там же. С. 244.)

Любимец афинской публики, двадцати восьми лет пришедший в театр и сразу же победивший самого Эсхила, с тех пор двадцать четыре раза одерживавший победы и ни разу не оказывавшийся в драматических состязаниях на последнем месте, Софокл был признан, кажется, всеми: насмешником Аристофаном и умницей Сократом, титаном Аристотелем, который считал его образцовым трагиком, и крупнейшим политиком Ликургом, который построил каменный театр и осенил его памятником Софоклу.

Его любили и греки и римляне, а уж европейские классицисты просто обожествляли: все они от Корнеля до Вольтера учились искусству драмы именно у Софокла. Но к этому влиянию Софокла на новоевропейский театр и общественную мысль мы еще вернемся в заключение очерка, а теперь поговорим, наконец, о его пьесах.

Так же, как и от Эсхила до нас дошло семь трагедий Софокла. Сначала мы коротко познакомимся с ними, а затем поговорим более подробно о двух, на мой взгляд, лучших.

Драма "Аякс" посвящена судьбе одного из ахейских полководцев, т.е. разрабатывает сюжет троянского кикла. После смерти Ахилла, за честь носить его доспехи борются Одиссей и Аякс. Суд присуждает доспехи Одиссею. Оскорбленный Аякс в гневе замышляет убить судей - Агамемнона и Менелая - вместе с их свитой. Афина, всегда сочувствующая ахейцам, временно помрачает разум Аякса и переносит его ярость на стадо скота. Придя в себя и поняв, какой позор он, вождь, навлек на себя, Аякс бросается на меч - кончает самоубийством. Трагизм ситуации здесь не в несправедливом, по меркам античности, гневе оскорбленного вождя, в несоответствии самого его поведения идеалу благородного героя, и, погибая, Аякс возвращает себе утраченное достоинство.

Во второй части трагедии (а Софокл нередко сочинял такие как бы двухчастные драмы, когда произведение не заканчивается гибелью главного героя, а продолжает рассматривать те конфликты, которая эта гибель вызывает) судьи пытаются отказать Аяксу в погребении. Однако его соперник, мудрый и благоразумный Одиссей, напротив, настаивает на почетном погребении, дабы выполнить долг живых перед умершим и перед богами.

"Трахинянки" (хор женщин в городе Трахине, где живет главная героиня драмы) написаны на сюжет мифов о Геракле и повествуют о женской ревности, в основе которой лежит роковое недоразумение. Деянира ждет своего мужа Геракла, отсутствующего уже пятнадцать месяцев, когда наконец появляется гонец с вестью о скором его возвращении. Вместе с гонцом является и военная добыча, в числе которой прекрасная пленница Иола, царская дочь, ради которой собственно (Деянира случайно узнает об этом) Геракл и предпринял свой военный поход.

Деянира, желая вернуть любовь мужа, посылает ему рубашку, пропитанную кровью убитого стрелой Геракла кентавра Несса, поскольку тот давным-давно сказал ей, что его кровь имеет такую силу. Кентавр обманул Деяниру, жестоко мстя за свою гибель. Скоро она получает известие, что Геракл умирает от того, что рубашка прилипла к его телу и сжигает героя. В отчаянии ревнивица кончает с собой. Умирает и Геракл, узнав перед кончиной о смерти жены и о причине смерти собственной.

Трагедия "Электра" написана на тот же сюжет, что и "Хоэфоры" Эсхила, однако главным героем ее является не мститель Орест, а его сестра Электра, которая ничего не знает о действиях брата и даже считает его погибшим. Трагедия посвящена ее мукам, которые она испытывает от недостойного поведения матери.

"Филоктет" возвращает нас к троянскому киклу. Филоктет, шедший к Трое вместе с остальными ахейцами, был укушен в ногу змеей. Рана оказалась столь зловонной, что спустники оставили его на пустынном острове. У Филоктета остался и подаренный ему Гераклом чудесный лук, при помощи которого он только и добывает себе пропитание. Между тем грекам предсказано, что для победы над троянцами они должны овладеть луком Филоктета. Выполнить эту задачу берется Одиссей, выбирая себе в помощники юного сына Ахилла Неоптолема, с которым Филоктет всегда был дружен. Он, согласно очередному хитроумному замыслу Одиссея, должен появиться перед Филоктетом тоже как жертва несправедливости: по дороге домой, дескать, Неоптолем хочет прихватить с собой и Филоктета.

И действительно, Филоктет принял Неоптолема тепло и дружественно; Одиссей же, прибыв на остров, спрятался. Неоптолем, однако, видя истинные страдания Филоктета и имея возможность овладеть луком, оказывается не менее доблестным и прямодушным, чем его отец Ахилл. Он не может совершить подлость, несмотря ни на какие уговоры Одиссея. А тот использует в них всю ловкость истинного софиста. Здесь Софокл явно развенчивает очарование новомодной философии: непреодолимой преградой всякой хитрости и умствованиям встают благородство и честь юного Неоптолема.

Спасает положение (нужно же грекам добыть этот несчастный лук!) "deus ex machina" - явившийся с небес Геракл. Он и заставляет Филоктета отдать лук, поскольку такова воля богов.

В общем, все эти трагедии показывают нам, по словам В.Н. Ярхо, что

для Софокла привычное русло эпического сказания с его пророчествами и божественными предписаниями сохранилось только как сюжетная канва; главной в трагедии является этическая проблематика, разрабатываемая... в сознательной полемике с учением софистов: "природа" человека в глазах Софокла выражается не в следовании эгоистическим инстинктам, разрушающим внутреннюю цельность индивидуума, отрывающим его от святых традиций чести и доблести, а в максимальном раскрытии именно этих вечных и обязательных свойств человеческой натуры. (История всемирной литературы. Т. 1. С. 361.)

Рассмотрим теперь подробнее прославленные трагедии Софокла "Антигона" и "Царь Эдип" вместе с как бы эпилогом к последней - "Эдипом в Колоне", пьесой, поставленной уже после смерти Софокла, в 401 г. до н.э.

Эдип - герой фиванского кикла. Мифы рассказывают, что Аполлон предсказал фиванскому царю Лаю смерть о руки собственного сына, и когда у его жены Иокасты родился мальчик, Лай велел бросить в горах. (Надеюсь, читатель заметил, что вся греческая литература (и мифология) развивается в двух параллельных планах: на земле и на небе происходит одно и то же: бог должен быть свергнут сыном - царь должен погибнуть от руки наследника и т.п. Это - напоминание о зеркальных отражениях как одном из важнейших принципов литературы (см. Введение к первой книге "Очерков...").) Раб, пожалев младенца, отдал его пастуху коринфского царя, тот отнес подкидыша своим хозяевам, царю Полибу и царице Меропе, у которых Эдип и вырос как родной сын, не подозревая о своем истинном происхождении.

Уже будучи взрослым, Эдип и сам получил от дельфийского оракула то же самое страшное предупреждение: ему суждено убить отца и, больше того, жениться на собственной матери. Стремясь избежать ужасной судьбы, Эдип отправляется в долгие странствия. Однажды в пылу дорожной ссоры ударом посоха он убил неизвестного путника. То был его родной отец, Лай. Затем он пришел в Фивы и убил терзавшее город чудовище - Сфинкс, за что получил от жителей опустивший трон Лая и заодно руку его вдовы. Так сбылось страшное пророчество: Эдип убил своего отца и женился на своей матери.

Эта история была хорошо известна всей Греции. Именно ее и использовал как предысторию к своей трагедии Софокл. Пьеса начинается с момента, отделенного от описанных выше событий многими годами, в течение которых Эдип спокойно и мудро правил Фивами, пользуясь всеобщим почетом и уважением.

Вот и сейчас, когда город постигла беда - эпидемия моровой язвы, Эдип уже отправил в Дельфы своего шурина Креонта дабы узнать причину бедствия и устранить его.

Возвратившись, Креонт сообщает, что болезнь - это кара за неотмщенное убийство Лая. Виновный - в Фивах и оскверняет этим землю.

Эдип начинает розыски, одновременно проклиная убийцу. Среди прочих допрашивают и прорицателя Тиресия (Мы уже встречались с ним на страницах "Одиссеи". Вообще, греческую литературу можно представить в виде одной огромной книги, населенной тысячами персонажей, судьбы которых взаимосвязаны. Позже у ряда авторов это станет литературным приемом. Так, Оноре Бальзак создаст единый художественный мир в своей многотомной "Человеческой комедии", так и многочисленные романы Уильяма Фолкнера образуют своего рода единую сагу, названную по имени вымышленного писателем городка на юге США, Йокнопотафской.) , знающего правду, но уклоняющегося от правды, щадя Эдипа.

Эдип гневается на Тиресия, и тогда тот, оскорбленный, бросает в лицо царю страшные слова:

Ты - царь, не спорю. Но в свободном слове И я властитель наравне с тобой. Слугою Феба, не твоим живу я; Опека мне Креонта не нужна. Ты слепотою попрекнул меня! О да, ты зряч - и зол своих не видишь, Ни где живешь, ни с кем живешь - не чуешь! Ты знаешь ли родителей своих? Ты знаешь ли, что стал врагом их злейшим И здесь, под солнцем, и в подземной тьме? И час придет - двойным разя ударом, И за отца, и за родную мать, Тебя изгонит из земли фиванской Железною стопой проклятья дух, И вместо света тьма тебя покроет. Где не найдешь ты гавани стенаньям? Где не ответит крикам Киферон, Когда поймешь, что к свадьбе в этом доме С добром ты плыл, но не к добру приплыл, И все иные беды, от которых Ты станешь братом собственных детей... Не будет доли горестней твоей! (Здесь и далее произведения Софокла цитируются по изд.: Софокл. Драмы. В пер. Ф.Ф. Зелинского. - М.: Наука, 1990.)

Царица Иокаста пытается успокоить взволнованного супруга, но всё в словах Тиресия сходится: виновник - сам Эдип.

В этот момент из Коринфа приходит вестник с сообщением о смерти Полиба и с приглашением Эдипу занять престол. Эдип отказывается, поскольку, несмотря на то, что Полиб умер естественной смертью, вторая часть пророчества еще в силе, и Эдип боится встречи с той, которую он считает своей матерью. Далее следует живой диалог:

Вестник Нет общей крови у тебя с Полибом Эдип Что ты сказал? Отец мой - не Полиб? Вестник Ничуть не более, чем я, поверь мне! Эдип Ты бредишь! Он отец мой, ты - ничто. Вестник Ты не был сыном ни ему, ни мне. Эдип Но как же? Сыном он ведь звал меня! Вестник А получил - из этих самых рук.

Иокаста, слышавшая разговор, уже всё поняла, Эдип же еще пытается раскрыть тайну.

Некогда старый раб Лая принес в Фивы весть о его гибели. Теперь оказывается, что он был тем человеком, который передал младенца пастуху, сейчас, в свою очередь, и явившемуся в Фивы в качестве вестника.

Наконец и Эдип всё понимает. В отчаянии он бросается во дворец к Иокасте и находит ее в петле. Обняв тело матери-супруги, он ослепляет себя застежками от ее платья. Эти события рассказываются устами некоего домочадца, бывшего свидетелем трагедии. Здесь - центральная и потрясающая трагизмом сцена драмы.

Вы помните, как в исступленье горя Она умчалась. Из сеней она В свой брачный терем бросилась, руками Вцепившись в волосы свои. А там Она, замкнувши двери, воззвала Ко Лаию, погибшему давно, Коря его: "Ты помнишь ли той ночи Старинной тайну? В ней ты сам себе Родил убийцу, а меня, супругу, На службу мерзкого деторожденья Своей же плоти горестной обрек!" Она и одр свой проклинала: "Ты мне От мужа - мужа, и детей от сына Родить судил!" И вслед за тем - конец. Но как она покончила - не знаю. Раздался крик - в чертог Эдип ворвался - Не до нее тут было. Все за ним Следили мы. Метался он повсюду. "Меч! Дайте меч мне!" Так взывал он к нам. То снова: "Где жена моя, скажите... Нет! Не жена - перст нивы материнской, Двойной посев принявшей - и меня, И от меня детей моих зародыш!" Тут, в исступления грозе, сам бог - Не мы, конечно, - в терем оскверненный Его направил. Страшно вскрикнул он И, точно силой неземной ведомый, На дверь закрытую нагрянул, ось Из гнезд глубоких вырвал - и вломился Во внутрь покоя. Мы за ним. И вот Мы видим - на крюке висит царица, Еще качаясь в роковой петле. Стоит он, смотрит - вдруг с рыданьем диким Её хватает и с петли висячей Снимает бережно. Вот на земле Лежит несчастная. Тогда - ах, нет! Ужасное свершилося тогда! Эдип срывает пряжку золотую, Что на плече ей стягивала ризу, И, вверх поднявши острую иглу, Её в очей зеницы погружает. "Вот вам! Вот вам! Не видеть вам отныне Тех ужасов, что вынес я, - и тех, Что сам свершил. Отсель в кромешном мраке Пусть видятся вам те, чей вид запретен, А тех, кто вам нужны, - не узнавайте!" С такими причитаньями не раз он, А много раз, приподнимая вежды, Колол глаза. Кровавые зрачки Не редкой каплей темно-бурой влаги, А черным градом истекая, лик И бороду страдальца орошали.

Завершается трагедия обращением героя к шурину, Креонту - монологом прощания Эдипа с домашними.

... Отправь Меня в пустыню, где главу возвысил Мой Киферон. Законною могилой Он от отца и матери мне дан: Пусть волю их исполнит смерть моя. А впрочем, нет: не истребит Эдипа Ни голод, ни болезнь. Уж коль тогда я От верной смерти спасся - знать, исход Неслыханный мне бережет судьба. Но будь, что будет; я всему покорен. Теперь о детях. Сыновей, Креонт, Твоей заботе поручать не нужно: Они - мужчины; сами жизнь себе И без улыбки ласки завоюют. Но девочек мне жаль, сирот несчастных. Досель ни разу с яствами трапеза Им без меня не ставилась; во всем, Что я вкушал, удел и им давался. Их приголубь. О, если можно, дай мне К ним прикоснуться, их слезой согреть. О брат мой! О благородный! Раз один обнять Дозволь мне дочек - и в мечте забыться, Что всё они по-прежнему мои, Как в ту пору, когда их видел взор мой. ...................................................................... Будь счастлив, друг, и пусть тебя за ласку Не мой хранитель-демон бережет. О дети, где вы? Братских рук моих Вы не чуждайтесь. Правда, эти руки Недружелюбно с ясными очами Расправились того, кто вас родил... Родил от той, что родила его, И этого не видел и не ведал! Жалею вас... той мыслию, что реет За раной глаз невидящих: какою Вам от людей жить жизнью суждено! Ах, не для вас собранья у соседей, Взамен веселья с празднеств вы вернетесь С унылой мглой в заплаканных очах. Настанет час, наступит время брака - Кто вас возьмет? Кто презрит мрак позора, Что вас покрыл, и род ваш, и меня? Чего в нем нет! Отца убил отец ваш, Мать опорочил, из родного лона На свет вас вывел, вас детей своих! Вот ваша слава; кто же вас возьмет? Нет, не надейтесь; будете вы вянуть Безбрачные, бездетные, одни. Сын Менекея! Ты один у них Отцом остался - мы, что их родили, Погибли оба. О, не покидай Их в нищете, безбрачных и безродных, Не дай сравняться горю их с моим. Нет, пожалей их - молоды они, И ты один опорой им остался. О друг! Кивни главой и дай мне руку. .................................................................. Спасибо. Вам же, дети - если б ум ваш Уже созрел - я б много дал заветов. Теперь лишь об одном богов молите: Да будет ласков жребий ваш - да будет Он легче доли вашего отца!

Как непостоянно счастье человеческое, как ограниченны наши знания и сколь неизбежны божественные прорицания! Какая трагическая ирония торжествует на действиями людей: казалось бы, разумные и оправданные меры, нами предпринимаемые, приводят к прямо противоположным результатам, "и от судеб защиты нет"!

Но и каков образ Эдипа!..

Однажды приподняв покров над грозной тайной, он не останавливается на полпути, а в непреклонной решимости смело вступает в поединок с неизвестностью и сам подвергает себя каре. Превосходство силы, противостоящей человеку, может прервать его жизнь, обречь его на бедствия и мучения, но не может отвратить его от борьбы с непознаваемым, - именно в ней раскрывается истинная ценность героя. (История всемирной литературы. Т. 1. С. 359.)

Самоослепление Эдипа символизирует и невежество человека, и ничтожность его знаний, и ответственность человека за свои, даже спровоцированные небом, поступки, и трагическую несовместимость поведения героя с существующими нравственными нормами, и, наконец, тот внешний мрак, за которым наступает истинное внутреннее просветление. Конец трагедии непривычен для человека, воспитанного на творчестве более поздних драматургов, где все завершается кровавой бойней. Здесь конец именно просветленный, тихий, даже умиротворенный: Эдип прощается с близкими и уходит. Куда?..

Туда, где ему предстоит перерождение. Подобное развитие человеческой личности отныне станет любимым приемом многих и многих литераторов. Достаточно назвать Достоевского с его личным каторжным просветлением и подобным же эффектом в его творчестве (Раскольников в финале "Преступления и наказания").

Великий трагический герой Эдип ответил несправедливому Року самоослеплением. И если в осуществлении своей судьбы, как сказал бы Шекспир, "подстраивающей козни", Эдип не свободен, то в самоосуждении, в выборе кары самому себе - свободен. Может быть, в этом и заключен основной смысл драмы.

Когда Софокл сочинял "Царя Эдипа" ему было семьдесят пять лет. Под конец жизни он вернулся к этому образу, создав "Эдипа в Колоне". С этой пьесой связан один исторический анекдот, имевший продолжение в России XIX в.

Анекдот гласит следующее:

Знаменитый афинский драматург Софокл трудился над трагедиями до глубокой старости (умер девяностолетним). Творчество отвлекало его от занятий собственным хозяйством. Удрученный сын старого трагика отвел его в суд, где намеревался представить отца безумным, надеясь, что сам станет полновластным хозяином дома. Но Софокл показал судьям рукопись своего последнего сочинения (как раз "Эдипа в Колоне" - В.Р.) и попросил решить, способен ли на подобное безумец. Прочитав поданное, судьи пожурили Софоклова сына. (Античный анекдот. - СПб.: "Журнал "Нева", 1995. С. 140 - 141.)

А российское продолжение у него было вот какое: известный тогда, а теперь почти забытый поэт, знаток театра, герой Отечественной войны 1812 г. и участник ранних декабристских организаций, блестящий гвардейский офицер, отбывавший ссылку в родовом имении, друг Грибоедова и Пушкина, сверстник Вяземского, Павел Александрович Катенин (1792 - 1853 гг.) сочинил в 1818 г. прекрасную маленькую поэму (или большое стихотворение), так и назвающуюся "Софокл" и посвященную этому событию. Он представил нам старца Софокла на суде, но не защищающегося от нападок сына, а скорее восстанавливающего заглушенный старостью громовой голос поэта. Софокл обретает свой голос и в последний раз перед смертью переживает триумф. Вот это произведение П.А. Катенина.

Певец, возлюбленный богами, Афинян вождь, краса и честь, Тягчим преклонными годами, Едва смогал их бремя несть. Сто лет он жил для Муз и славы, Сто лет сограждан восхищал, Когда в "Эдипе" им уставы Судьбы таинственной вещал. Но кто прозреть свою судьбину Возмог, рожденный от жены? Вотще был труд Лаия сыну Бежать от роковой вины: Тут оскудел на ум и силу, Загадку Сфинкса разрешив; И мог едва сыскать могилу Далече от родимых Фив. И ты, дщерями Мнемозины С пелен взлелеянный певец, Кому в восторге чувств Афины Победный отдали венец! Когда великого Эсхила Превысил, юноша! в борьбе, Тогда душа не возвестила, Что, старцу, суждено тебе. Прекрасна жизнь в весеннем цвете, В довольстве здравия и сил; Но старцу горько жить на свете: Друзья его во тьме могил; Младым родства с ним тяжки узы; Оставлен всеми, он один. Блажен, когда хоть вы, о Музы! Его не презрите седин. Молвы несчетными устами Разносится в Афинах глас: "Софокл ведется в суд сынами. В нем огнь божественный угас, В нем разум омрачили лета; И да не сгубит чад своих, Ареопаг уж для совета Собрался и рассудит их". И как весной разлиты волны На берег низменный текут, Так шумны, любопытства полны, Толпы по стогнам в суд бегут. На игры Вакховы во младость Он прежде так их тьмами влек; А ныне уж безумьем в радость Для них великий человек. Судьи Софокла вопросили. Он им: "Какой я дам ответ, Когда все чувства изменили И слов в устах почти уж нет? Но да спасусь от укоризны, Дозвольте мой последний труд, Ко прославленью лишь отчизны Подъятый мной, отдать на суд. Того ж "Эдипа", коим прежде Здесь плющ наградный добывал, На силу прежнюю в надежде Еще представить вам желал: Как, изгнанный из Фив сынами, В Афинах он почил от бед И, смертью примирен с богами, Нам прах оставил для побед". Он смолкнул, и судьи дивятся. Сыны, к земле потупя взор, Как осужденные, боятся Услышать казни приговор. Народ воздвигся и взывает: "Читай, читай стихов твоих!" И старец свиток раскрывает, И, вновь воссев, народ утих. "Слепец Эдип и Антигона, Граждане! в лес святой взошли, Где ублажают близ Колона Богинь, чад Мрака и Земли. Народ премудрыя Паллады Просящим дарует покров, И старцев лик для их отрады Так славит им страну богов: "О странник! хвалами почти Крониона      И славную землю познай: Здесь область Афины, наследье Колона,      Под солнцем счастливейший край.      Здесь в рощах тенистых,      В долинах душистых,      Во мраке ветвей,      Плодами стягченных,      Богам посвященных,      Таясь от очей,      В безмолвьи ночей      И дня пред рассветом,      Под синим наметом Без умолку свищет певец соловей.    Здесь Кефис струи прохладны    От обильных лья ключей,    Напояет влагой жадны    Скатистых бразды полей;    Здесь на холмах виноградны    Гнутся лозы от кистей.      Здесь с росистых, нежных,      Дышущих цветов      Пчел рои прележных      Мед пиют сотов. Здесь, забывая Олимпа чертоги, Часто гуляют бессмертные боги: В сонме священных доилиц Фиад Вакх вечно юный, источник отрад, Девственны Музы и легки Хариты -    Лик и подруги златой Афродиты.    Но вящий дар от щедрых нам богов    Священное, чудесное то древо,    Его же вдруг земли родило чрево,    А Зевс и дщерь его под свой приняли кров. Ни остров Пелопса, ни Асии равнины    Не возрастят от собственных полей    Обильные лишь в Аттике маслины;      Для нас течет ее елей,      Дар светлоокия Паллады,      В бой укрепляющий борцов,      Надежда славы и венцов На играх радостных прекрасныя Эллады. И не смеет коснуться секира врага      До маслины священной; Пусть осмелится: вскоре узрит, дерзновенной,    Он подземные Стикса брега. Но не узрит уже ни родимого дома,    Ни детей, ни жены своея; Здесь искусит бо силу иль Зевсова грома,    Иль Афины копья. Еще ты, отчизна, дары получила, И вас ли забуду, честь падшей земли, О всадники, в битвах надежная сила? И вас ли, владыки морей - корабли? Твои суть дары те, великий сын Крона! Афинская слава есть дар Посидона.      Красу колесниц,      Веселье возниц,      Прекрасных и многих      Коней быстроногих,      Покорных браздам,      Он даровал нам.      Он весла, Афина!      Чрез сланы пучины      Летать в кораблях      Вручил нам навеки      И признали греки      Ваш скиптр на морях.      Цвети же, держава!      Растите, дела!      Богам буди слава      И граду хвала!" Престал; и как в пучине водной Валов и бурь и грома звук, Так раздался в толпе народной И шум, и клик, и плеск от рук. Сыны с притворным удивленьем: "Почто ж, родитель, ты от нас Таил, сколь силен песнопеньем Еще прельщать твой древний глас? Граждане! так: мы виноваты; Отец наш да владеет всем. Что нам? чрез меру мы богаты, Зря дар ума толикий в нем". И им народ безумный плещет. Но в старце закипела кровь; Взял свиток, огнь во взорах блещет, Все стихло, он читает вновь: "О! если б я Афин не уважал совета, Он ввек бы от меня не дождался ответа; Но пусть же слышит: льщусь, от слова моего Не много радости прибудет для него. Злодей! какой же враг, пожрав мое стяжанье, Слепому старцу, мне, рек вечное изгнанье Из Фив, из родины? бесчеловечный! ты Облек меня на срам в одежду нищеты. Теперь, как и тебя постигла участь злая, Сам плачешь ты, своих на дело рук взирая, Но я не плачу, нет, я слезы удержу, И на сердце твои злодействия сложу. Тобой я доведен, терпя и стыд и муку, Протягивать ко всем за милостыней руку, Свой хлеб насущный есть от чуждого добра, Страдать без крова днем и ночью без одра. Что, если б дочери не сжалились над мною? Я умер бы давно, зарезанный тобою. Они меня поят, и кормят, и ведут; Равняяся мужам, с отцом своим несут Их женских свыше сил мой жребий многотрудный: С Олимпа да воздаст всевидец правосудный Им мерой добрых дел, вам - мерою вины, О вы, сыны мои!.. нет, вы мне не сыны; И мститель бог, уже гонящийся за вами, Еще иными к вам тогда воззрит очами, Когда свои полки сведете к стенам Фив. Клянусь, из обоих никто не будет жив. Обоих равная ждет гибель в ратном поле; Ни утвердится твой брат хищник на престоле, Ни сам не льстись сломить отечественных стен. Там слейте вашу кровь, брат братом умерщвлен. Я прежде уже рек вам клятвы те жестоки; Днесь повторяю их, да в них себе уроки И впредь почерпнут вам подобные сердца, Как детям презирать на старости отца. Отстань! иди! мое проклятие с тобою. О божества мои! взываю к вам с мольбою. Подземный Аид! стран незримых солнцу царь! И вы, имущие в сей роще свой алтарь, К безвинным кроткие и ко преступным строги! И ты, в них дышущий Арей кровавый! Боги! Молю, сгубите их, их обрекаю вам. Я всё сказал: Эдип ответствовал сынам". Судьи, с седалищ возвышенных Восстав, кладут шары в сосуд, И клик глашатаев священных Их громко возвещает суд: "Афин признательных награда, Венец - отечества певцу. Софокл оправдан; злые чада Повинны жизнию отцу". Но что! не к благу ли стремленье Вложил в их душу некий бог? Они, не вняв еще решенье, Отца простерлися у ног. Поверил он их скорби виду; Обняв, воздвиг их от земли: Когда же мстить врагам обиду Душой великие могли? Народ восхищенный толпами Бежит к нему, и с торжеством Все старца подняли руками И так внесли его в свой дом. И век его стал век блаженной; Он, отцветая в сединах, С закатом встретил жизни тленной Зарю бессмертия в веках. (Цит. по изд.: П.А. Катенин. Избранное. - М.: Сов. Россия, 1989. С. 46 - 53.)

Предварив пересказ содержания пьесы стихотворением Катенина и отчасти уже поняв, что происходит в трагедии, приступим к ее изложению.

Слепой Эдип, странствуя вместе со своей дочерью Антигоной, приходит в Колон, где находит покровительство у афинского царя Тезея. Тем временем правящий в Фивах шурин его Креонт узнает о предсказании, согласно которому Эдип после смерти будет покровителем той страны, где умрет. Креонт пытается силой вернуть Эдипа в Фивы, и только вмешательство Тезея спасает Эдипа. Меж тем за благословением к Эдипу приходит его сын Полиник, который в борьбе за власть в Фивах собирается вместе с Креонтом выступить против своего брата Этеокла. В ответ слепой странник Эдип проклинает своих, провоцирующих фиванцев на гражданскую войну, сыновей, предрекая им обоим смерть в поединке, а после ухода Полиника он слышит призыв богов и идет в священную рощу Эвменид, где и находит, наконец, успокоение, взятый богами в недра земли.

Здесь с полной категоричностью отрицается вина Эдипа: в деяниях, совершенных по неведению, он не виноват; не бедствия, а вечная благодать сойдут на страну, которая даст ему последнее успокоение. Эту роль, разумеется, выполняют Афины, город Софокла, город театра, город демократии.

Вечный образ Эдипа - образ не только одного из крупнейших героев мировой драматургии, но и основополагающий тип в психологии и медицине. Создатель психоанализа, австрийский врач и психолог Зигмунд Фрёйд и его последователи построили на основе этого образа ставшую знаменитой теорию Эдипова комплекса (любовь мальчика к матери и ненависть-ревность к отцу). В свою очередь эта теория создала целую область искусства. Так, образ Эдипа от античности (Софокл, Сенека) через Средневековье (Боккаччо, Ганс Сакс) и классицизм (Корнель, Драйден, Вольтер), через XIX век (Иммерман) дошел до века XX и нашего времени (Гофмансталь, Жан Кокто, Элиот, Круазе), причем не только в литературе и театре, но и в музыке (Мендельсон, Пёрселл, Стравинский), и в живописи (Энгр), и даже в кино (Кокто).

Ну а в творчестве Софокла, как мы видели, Эдипа неистового сменяет Эдип просветленный. Трагедизм сменяется мудростью, но вместе с тем исчезает и чудесный образ героя. Увы, это свойственно многим писателям, живущим долго и под конец жизни изменяющим искусству. Такова, например, судьба Льва Толстого и Гоголя, посчитавших, что и в религиозном воспитании сограждан они смогут достичь того же, чего достигли в воспитании современников творчеством.

Однако, Софокл создал не только бессмертный образ Эдипа. Кажется, он сжился с этой несчастной фиванской семьей, поскольку другое его бессмертное произведение посвящено судьбе дочери Эдипа - Антигоны, о которой мы сейчас и поговорим.

Проклятый отцом Полиник вместе с другими полководцами ("Семеро против Фив" Эсхила) выступает против родного города и брата своего Этеокла. Братья, как и предсказывал Эдип, погибают в поединке между собой, а Фивы отражают вражеское нападение. К власти приходит шурин Эдипа, брат Иокасты, Креонт. Он приказывает с почестями похоронить защитника города Этеокла, труп же изменника Полиника бросить на растерзание птицам и псам.

Сестра обоих погибших Антигона восстает против этого решения: оба брата дороги несчастной. Она предает тело Полиника символическому погребению, т.е. просто присыпает его камнями. Этого достаточно для успокоения души погибшего. Но теперь ей самой угрожает смертная казнь за ослушание царя. Сцена допроса Антигоны Креонтом выявляет моральные позиции обеих сторон.

Креонт Ты это! Ты!.. Зачем склоняешь взор? Ты это совершила или нет? Антигона Да, это дело совершила я. Креонт ... Ответь: ты о моем запрете знала? Антигона Конечно, знала; всем он ведом был. Креонт Как же могла закон ты преступить? Антигона Затем могла, что не Зевес с Олимпа Его издал, и не святая Правда, Подземных сопрестольница богов. А твой приказ - уж не такую силу За ним я признавала, чтобы он, Созданье человека, мог низвергнуть Неписанный, незыблемый закон Богов бессмертных. Этот не сегодня Был ими к жизни призван, не вчера: Живет он вечно, и никто не знает, С каких он пор явился меж людей. Вот за него ответить я боялась Когда-нибудь пред божиим судом, А смертного не страшен мне приказ.    Умру я, знаю. Смерти не избегнуть, Хотя б и не грозил ты. Если жизнь Я раньше срока кончу - лишь спасибо Тебе скажу. Кто в горе беспросветном Живет, как я, тому отрадой смерть. Нет, не в досаду мне такая участь. Но если б брата, что в одной утробе Со мной зачат был - если б я его, Умершего, без чести погребенья Оставила - вот этой бы печали Я никогда осилить не смогла. Ты разума в словах моих не видишь; Но я спрошу: не сам ли неразумен, Кто в неразумии корит меня? Креонт (Антигоне) Ну, так узнай: чем круче кто в гордыне, Тем ближе и падение его... (К старцам) Что ж нам о ней поведать? Провинилась Уж в первый раз сознательно она, Когда закон, известный всем, попрала; Теперь же к той повинности вторую Прибавила она, гордяся делом Содеянным и надо мной глумясь. Не мужем буду я - она им будет - Коль власть мою ей в поруганье дам. Антигона Почтить родного брата не позорно... Погиб мой брат, а не какой-то раб. Креонт Погиб врагом... Антигона И всё ж Аида нерушим закон. Креонт Нельзя злодеев с добрыми равнять! Антигона Почем мы знаем, так ли там судили? Креонт Вражда живет и за вратами смерти! Антигона Делить любовь - удел мой, не вражду. Креонт (указывая на землю) Ступай же к ним и их люби, коль надо; Пока я жив, не покорюсь жене!

Что же важнее: исполнять законы государства, волю правителя дабы не воцарилась анархия, или держаться древних неписаных законов общечеловеческой морали? Кто прав: правитель, настаивающий на неукоснительном исполнении своей воли, или женщина, для которой важнее всего память о родном человеке? Какое может быть дело Антигоне до политических соображений, когда ее долг - похоронить убитого брата? И Креонт осуждает Антигону на смерть. Напрасно и сын его, жених Антигоны Гемон, вступается за нее: царь неумолим, и Антигону уводят, чтоб замуровать в глухом склепе.

За городом, в пустыне нелюдимой, Врыт в землю склеп; из камня свод его. Туда живую заключу, немного Ей пищи дав - так, как обряд велит, Чтоб города не запятнать убийством, Пусть там Аиду молится - его ведь Она считает богом одного! Быть может, он спасет ее от смерти. А не спасет - на опыте узнает, Что почитать подземных - праздный труд.

Далее звучит центральный монолог безвинной и кроткой, но мужественной дочери Эдипа, Антигоны.

О склеп могильный! Терем обручальный! О вечный мрак обители подземной! Я к вам схожу - ко всем родным моим, Которых столько, в лютой их кончине, Приветила царица мглы ночной. Теперь и я... Казалось, жизни этой Конец далек, и что же? Злейшей смертью Последовать за ними я должна. И все ж - не каюсь я. Я верю, милой Приду к отцу, к тебе, родная, милой, К тебе желанной, брат родимый мой. Родители, когда почили вы, Своими я омыла вас руками, Убрала вас и возлияний дань Вам принесла. А за твою, о брат мой, Своей я жизнью заплатила честь... И все ж - не каюсь я. Разумный скажет, Что и тебя почтила я разумно. Да будь детей я матерью - вдовою Убитого супруга - я б за них Не преступила государства воли; Вам ведом крови родственной закон? Ведь мужа и другого бы нашла я, И сына возместила бы утрату, Будь и вдовой я, от другого мужа. Но раз в аду отец и мать мои - Другого брата не найти мне боле. *br> Таков закон. Ему в угоду честью Тебя великою почтила я. Тень братняя! Виной зовет Креонт Поступок мой и дерзкою отвагой. И вот меня схватили и ведут На смерть - до брака, до веселья свадьбы, Не дав изведать мне ни сладких уз Супружества, ни неги материнства; Нет, сирая, без дружеской слезы Я в усыпальницу схожу умерших. Но где ж тот бог, чью правду, горемыка, Я преступила? Ах, могу ли я Взирать с надеждой на богов, искать в них Заступников? За благочестья подвиг Нечестия я славу обрела!.. Что ж! Если боги - за царя, - то в смерти Познаю я вину и искуплю. Но если он виновен, - горя чашу Мою - не более испить ему. (Читавшие "Ромео и Джульетту" Шекспира, или видевшие спектакль или фильм Франко Дзеффирелли по этой пьесе, могут сопоставить, как изменились общественные нравы: Ромео убивает двоюродного брата Джульетты, Тибальта. Она оплакивает его смерть. Но наколько в этих слезах больше от страха за Ромео, от страха из-за предстоящей разлуки с любимым! В поступке Антигоны много еще от незабытых родо-племенных отношений, не один лишь подвиг высшей нравственности.)

Между тем, хищные птицы, терзающие едва присыпанное тело Полиника, оскверняют алтари богов и весь город. Знакомый уже нам, ослепший прорицатель Тиресий видит в этом гнев богов и торопит Креонта похоронить Полиника и отменить казнь Антигоны. Ниже я предлагаю вам фрагменты этой прекрасной сцены. Обратите внимание на чеканность, афористичность однострочных реплик, сменяющихся обильными, поэтичными, богатыми различными сравнениями монологами. В этом весь театр и в этом особая прелесть театра поэтического!

Тиресий Мой сын, опомнись. Не в позор ошибка - Нет, это общий всех людей удел. Но раз ошибся человек - не будет Он ни безумным, ни бесчестным, если Путь к исцеленью из беды найдет. Убожества примета - гордый нрав. Нет, уступи усопшему; кто станет Лежачего колоть? какая доблесть - Второю смертью мертвого казнить? Совет мой благ, благой внушенный мыслью, И радостно его принять ты можешь - Полезный дар от любящей души. Креонт О старче, старче! Все вы, как стрелки, Себе мишенью грудь мою избрали... Не властен смертный бога осквернить! Нет, нет, не быть царевичу в могиле! И мудрецов крушенье терпит мудрость, Когда прикрыть неправду дела дымкой Красивых слов внушает им - корысть. Тиресий О, люди! Кто точно взвесит, кто из вас рассудит... Креонт О чем вещаешь снова ты, старик? Тиресий Насколько лучший дар - благоразумье? Креонт Насколько худший - неразумье, мнится. Тиресий Своей болезни сущность ты назвал! Креонт Не стану бранью отвечать пророку. Тиресий А кто сказал, что я в вещаньях - лжец? Креонт Волхвам стяжанье свойственно бывает. Тиресий А произвол разнузданный царям! Креонт Ты с государем говоришь! Забыл? Тиресий Нет, помню: мне же царством ты обязан. Креонт О, мудр ты, мудр: когда б и честен был... Тиресий Не вынуждай сокрытое открыть! Креонт Что ж, открывай! Но не корысти ради. Тиресий Моя корысть на пользу лишь тебе. Креонт Свое решенье я не продаю! Тиресий Запомни же. Немного вех ристальных Минуют в горних Солнца бегуны - И будет отдан отпрыск царской крови Ответной данью мертвецам - мертвец. Ты провинился дважды перед ними: Живую душу, дщерь дневного света, В гробницу ты безбожно заключил, А тьмы подземной должника под солнцем Удерживаешь, не предав могиле Нагой, несчастный, полный скверны труп. Он не тебе подвластен и не вышним - Ты заставляешь их его терпеть! И вот, покорный Аду и богам, Уж стелет сеть нещадного возмездья Эриний сонм - и ты падешь в нее, Равняя кары и обиды чаши. Корысть вещанье мне внушила, да? Дай срок: ответят из твоих покоев Мужчин и женщин стоны за меня. И города соседние возропщут В бурливых сходах на тебя, в чьих стогнах Голодный пес, иль дикий зверь, иль птица Тлетворной плоти клочья схоронили, Бесчестя смрадом чистый двор богов. Стрелком меня назвал ты. Верно; в гневе - Его ж ты вызвал - много горьких стрел Пустил я в грудь твою. Не промахнулся Мой лук: от их ты жара не уйдешь.

Слепой пророк в сопровождении мальчика уходит, и Креонт остается один на один с Корифеем хора. Властитель смущен и, подталкиваемый Корифеем, приказывает слугам спасти Антигону и похоронить тело Полиника, решив наконец, что

лучше доживать нам век свой, Храня давно завещанный закон, -

т.е. закон высшей нравственности. Увы, поздно.

В финале пьесы звучит рассказ Вестника, в котором он сообщает жене Креонта об ужасной трагедии.

Царица дорогая, всё я видел И всё, как есть, по правде расскажу... Слуга царя, последовал за ним я На край долины, где лежал в позоре Труп Полиника; псами был жестоко Истерзан он... ...Омыв в струях купели чистой Всё то, что от царевича осталось, На свежих отпрысках маслины дикой Мы упокоили в огне его. Крутой насыпав холм земли родимой Покойнику, мы поспешили дальше, В могильный терем, где на ложе камня Невеста Ада жениха ждала. Вдруг, издали еще, один из нас Услышал громкий вопль - из той гробницы Заброшенной он доносился. Тотчас Обратно устремился он к царю. Прибавил шагу тот. Вторично вопль Раздался, жалкий и протяжный. Вскрикнул Несчастный царь: "О боги! Что за звуки? Недоброе вещает сердце мне! О безотрадный путь! То голос сына Ласкает слух мне - лаской смертоносной! Бегите, слуги! В устье подземелья Раздвиньте камни и скорей взгляните, Не Гемона ль то голос был, иль боги Меня морочат". Так сказал он нам, Едва живой от страха. Мы приказ Исполнили. И вот, в глуби гробницы Пред нами оба - Гемон, Антигона. Она - висит, повязки крепкотканной Петлёю шею нежную обвив; Он, как прильнул к ее груди, так держит Ее в объятьях, проклиная свадьбы Подземной ужас, и надежды гибель, И суд суровый своего отца.    За нами и Креонт его увидел - И с криком раздирающем к нему Помчался в склеп. "Несчастный, - возопил он, - Зачем ты здесь? Иль помрачен твой разум? Какой безумья вихрь тебя принес? Дитя мое, богами заклинаю, Оставь могилу!" Гемон дикий взор В него вперил и, меч за рукоятку Схвативши, замахнулся на него. Царь отступил, и в воздухе повис Отцеубийственный удар. Тогда лишь Пришел в себя он - и в порыве новом Отчаянья, внезапно в грудь свою Свой меч вонзил... Еще сознанья искра В нем тлела, видно: слабою рукою Лежащий труп невесты обнял он, Прильнул к устам - и, испуская дух, Умершей девы бледную ланиту Румянцем жаркой крови обагрил. Труп возле трупа - так они лежали; Союз их брачный Ад благословил.

Заметили ли вы, что все главные события разворачиваются перед зрителем не непосредственно на сцене, а в рассказах очевидцев? Сначала нагнетаются недобрые предчувствия, зритель как бы подготавливается к тому, что должно произойти, затем в другой сцене следует убийственный рассказ. Это - один из законов старого театра, согласно которому нравственность зрителя оберегается от непосредственного вида убийств и кровопролития, зато актер и поэт выигравают засчет патетических стихов, которыми обычно сообщается о происшедшем.

Трагедия заканчивается еще одним самоубийством: это Эвридика, мать Гемона, потеряв единственного сына, кончает с собой. Креонт же, подобно Эдипу, уходит в добровольное изгнание. Но это уже другой человек. Куда делась его гордыня? Он раздавлен судьбой, уничтожен гибелью своих близких, виной которым его гордыня и... любовь Антигоны. Конечно, любовь, а что же тогда правит ею? Долг? Да, и долг, но главное - любовь. И у Креонта - любовь: к власти, к букве собственного закона. Только это уж не любовь, это называется именно гордыней, что в конечном-то счете - любовь к самому себе. Но и он перерождается под бременем страданий, как перерождаются все герои Софокла. Только Шекспир еще так же умел подарить своим героям второе рождение. Вспомним об этом, когда будем читать "Короля Лира".

Великий философ XVIII в. Гегель видел в основном конфликте "Антигоны" столкновение двух равно справедливых принципов. Но мы вряд ли согласимся с его холодным суждением: странный поступок для идеального государя совершает Креонт: живого человека - обречь на смерть, а мертвого - не предать земле.

Что же это за мудрость? И как такая "мудрость" может победить простую человеческую мораль? Последняя, и погибая, побеждает. Не может не победить.

Наверное, Софокл - первый певец величия человека. Величия и благородства не только монументальных, подобных прекрасным статуям древних героев, но и людских душевных порывов. Он говорил: "Я создаю людей, какими они должны быть". В этом его заслуга, в этом его величие, о котором лучше всего сказано в середине ХХ в. другим великим поэтом.

Анна Ахматова                  Смерть Софокла                      Тогда царь понял, что умер Софокл.                                                              Легенда На дом Софокла в ночь слетел с небес орёл, И мрачный хор цикад вдруг зазвенел из сада. А в этот час уже в бессмертье гений шёл, Минуя вражий стан у стен родного града. Так вот когда царю приснился странный сон: Сам Дионис ему снять повелел осаду, Чтоб шумом не мешать обряду похорон И дать афинянам почтить его отраду.

ВОПРОСЫ:

1. Почему Софокл считался в древности самым великим трагиком?
2. Как преобразовал Софокл роль хора?
3. В чем заключается главное художественное значение Софокла?
4. Сколько трагедий Софокла дошло до нашего времени? А Эсхила?
5. Кто виноват в трагической судьбе Эдипа?
6. Что символизирует самоослепление Эдипа?
7. Что такое "Эдипов комплекс" и кто ввел это понятие в современную культуру?
8. Как вы понимаете противостояние Антигоны и Креонта? Чья позиция ближе лично вам?
9. Персонаж "Антигоны" прорицатель Тиресий появляется в древнегреческой литературе (и на страницах этой книги тоже) не один раз. Где и когда (в чьих произведениях) он уже встречался вам?
10. Каким способом изображают древние трагики главные события, происходящие в их пьесах?