Новый Завет

Из наших бесед о древневосточной литературе мы помним об истории древних иудеев, о Ветхом Завете, о рассказах о патриархах и египетском пленении, о Моисее и исходе из Египта, многолетних скитаниях по пустыням, о появлении евреев в Палестине в XIII веке до Р.Х., о борьбе их с местными хананеями и завоевателями с запада - филистимлянами, о том, как в результате этой борьбе евреи окончательно сложились в союз 12 колен (племен) и приняли наименование Израиль.

Помним мы и о том, что в XI в. патриархальную военную демократию сменяет монархия: этот период запечатлен в Ветхом Завете в "Книгах Царств". Помним и о поре наибольшего подъема и могущества древнееврейского государства в эпоху царей Давида и Соломона, сурового воина и государя "золотого века" - поэта, музыканта, мудреца, гуманиста. Помним и о том, что окрестные народы стали данниками, либо союзниками Израиля, как помним и о том, что Давид основал столицу в Иерусалиме, а Соломон сделал этот город настоящим чудом света.

Но, наверное, не забыли мы и о том, что примерно в 928 г. до Р.Х. царство это вследствие разного рода центробежных сил распалось на Иудейское в Южной Палестине, управляемое царями из иерусалимской династиии Давида, и Израильское в Северной Палестине со столицей в Сихеме, позднее в Самарии. Несмотря на настойчивые призывы и убеждения пророков, призывавших ограничить власть золотого тельца и вернуться к добрым и строгим патриархальным отношениям, междоусобица и имущественная дифференциация быстро ослабили оба царства, мягко говоря, не поддерживавшие друг друга, вследствие чего в 722 г. ассирийский царь Саргон II завоевал Израиль и разрушил Самарию, а в 587 г. до Р.Х. вавилоняне Навуходоносора II то же сделали с Иудеей и Иерусалимом. То есть, помним мы и о вавилонском пленении.

Здесь начинается период, непосредственно подготавливающий величайшую культурную и религиозную революцию в истории человечества. Религиозная экзальтация некоторой части еврейского народа достигает высшей степени, порождая ряд произведений, в которых провозглашается не только надежда на возрождение страны и народа, но и появление освободителя, искупителя, мессии, некоего таинственного избранника Бога.

Меж тем гибнет и Вавилон под ударами персов, которые в VI - V вв. до Р.Х. разрешают иудеям вернуться на родину и отстроить Иерусалим, но уже как столицу, подвластную персам. Руководители иудеев Эзра и Неемия регламентировали жизнь обывателей буквально сверху донизу, запретили евреям смешанные браки и не допускали в общину Палестины израильтян. В ответ те основали общину Самаритян. Это привело евреев к вековечной войне друг с другом и только ослабило народ. В итоге в IV в. Палестина была легко завоевана Александром и вошла в круг эллинистической цивилизации, отчего в немалой степени именно Греция стала спустя столетия первой православной страной. Что же до евреев, то их общественная верхушка, естественно, стала перенимать культурные обычаи греков. Сирийские цари это только поощряли, Антиох IV Эпифан начал открытые репрессии против немалочисленных еще ревнителей иудейской веры.

В 167 г. до н.э. народ ответил на эти репрессии повстанческим движением Иуды Маккавея, то есть гражданской войной. Она неожиданно принесла успех: в 140 г. Иудея стала независимой. Но через 80 лет, в течение которых кончилась эпоха греческой античности и началась эра Римской империи, в Иерусалим вошли легионы Гнея Помпея, и в 6 г. до Р.Х. Иудея превратилась в провинцию Римской империи.

После двух попыток сбросить это иго, жестоко подавленных императорами Веспасианом и Адрианом, к 136 г. н.э. Иерусалим был дотла разрушен. Это событие и положило конец древнееврейской культуры. Однако, к этому времени уже набрала силу новая культура, если можно так сказать, культура иудейско-римская, то есть мировая, в сердце которой находилась новая христианская религия.

Вернемся чуть назад, в последнюю четверть последнего столетия до Р.Х. На царство в Иерусалим римляне посадили некоего грека Ирода. Его характер - типичный для этой эпохи, произведшей на свет столько умных, но безнравственных людей - талантливых и бессовестных, отважных и бесчестных. Он набросил на хаос, царивший в Иудее, узду диктаторского порядка, украсил столицу греческими зданиями и статуями, расширил пределы царства, привел его к процветанию, был лично смел и мужествен, ловок и обаятелен, окружил себя греческими учеными, построил театры и памятники Августу, словом сделал все то, что было совершенно противоположно нравам и религии иудеев. Естественно, что они создавали бесчисленные заговоры, чтобы умертвить Ирода, естественно, что и он в ответ создал огромную тайную полицию, чтобы не допустить этого. Этот незаурядный человек справился со всем, кроме собственной семьи. Впрочем, семьей его десять жен и неисчислимое количество подруг и их детей, при всем желании назвать будет несправедливо. Живший на широкую ногу и порядком подточивший здоровье, Ирод умер собственной смертью в 4 г. н.э.

В то время в Иудее, где жило около двух с половиной миллионов человек, и только в Иерусалиме - сто тысяч, возникло и подняло голову множество различных религиозно-политических сект: фарисеи, саддукеи, ессеи. Нам нет необходимости подробно говорить о них. Скажем лишь о самой крайней секте ессеев. Это была даже не секта, а орден, жесткий, требовательный, со своим уставом, со всей истовостью соблюдавший писаные и неписаные законы древнеиудейского быта. Они истово верили в пришествие мессии, избранника Божия, спасителя. Они встали на защиту родного города, когда к его стенам подступили легионы Тита и сражались до тех пор, пока большая часть ордена, насчитывающего в своих рядах более 4000 человек, не была уничтожена. Описанные современником их страдания как бы отсылают нас к страданиям первых последователей Христа.

"Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни одного звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова получат их в будущем".

Такими были ессеи. А остальные? В этом смешении греческого и иудейского, политеизма и монотеизма, монастыря и коммерции, главным образом борьбу вели, конечно, разные культуры. Ни внутри одной культуры, иудейской, было две партии: консервативная, возглавляемая первосвященником и саддукеями, и либеральная, во главе которой стояли фарисеи и книжники. Большая часть высшего жречества и высших классов принадлежала к партии саддукеев, названной так по имени создателя Садока; они были националистами в политике и ортодоксами в религии; они требовали неукоснительно соблюдать предписания Торы, или писаного Закона, но отвергали требования устной традиции и либерализаторской интерпретации фарисеев. Они сомневались в бессмертии души и довольствовались обладанием земными благами. Фарисеи же, что значит "отделившиеся", были названы так саддукеями за то, что, подобно индийским брахманам, стремились отделить себя ото всех, кто запятнал себя религиозной нечистотой, пренебрегая требованиями очистительного ритуала. Они были продолжателями дела хасидов, или "преданных", эпохи еще Маккавеев, которые ратовали за самое строгое исполнение Закона. Ради этого они дополняли писаный Закон "Пятикнижия" устным преданием, состоящим из толкований учителей Закона. Примирившись с римским владычеством, фарисеи искали утешения в надежде на физическое и духовное бессмертие. Они жили просто, презирали роскошь, часто постились, усердно мылись и вызывали раздражение окружающих, кичась своей добродетельностью. Но в них была воплощена нравственная сила иудаизма, и поэтому они завоевали поддержку средних классов, наделяя своих последователей верой и правилами, которые спасли их от распада, когда разразилась катастрофа. После разрушения храма (70 г.) жречество потеряло свое влияние, саддукеи исчезли, на место храма пришли синагоги, и фарисеи, через своих раввинов, стали учителями и пастырями рассеянного, но несломленного народа.

Все вместе, саддукеи, фарисеи, ессеи были главными религиозными сектами поколения, предшествовавшего рождению Христа. Книжники же, "ученые", которых Христос так часто ставил на одну доску с фарисеями, были не сектой, но людьми определенной профессии; это были ученые, сведущие в Законе, которые читали лекции о нем в синагогах, преподавали его в школах и т.п. Некоторые были жрецами, часть - саддукеями, большинство - фарисеями. Они были иудейскими "юриспрудентами", чьи поучения со временем стали устной традицией, которая так почиталась фарисеями наряду с писаным Законом.

Вот на этом фоне и стали появляться фигуры, сочинители текстов, часть из которых попала в Ветхий Завет - пророки. Здесь книга Иисуса сына Сирахова, книга Даниила, книга Исайя и ряд других текстов, проникнутых ожиданием чудесного пришествия.

После смерти Ирода Великого в Иудее разразилась гражданская война, длившаяся до 73 г. и унесшая сотни тысяч жизней. В Иудее почти не осталось евреев, а те, что остались, существовали на грани голодной смерти. Даже беднейший из евреев должен был теперь платить в пользу языческого храма в Риме полшекеля, которые некогда благочестивые иудеи вносили ежегодно на содержание храма. Первосвященничество и синедрион были упразднены. Иудаизм принял ту форму, которую сохранял почти до наших дней: религия без центрального святилища, доминирующего священства, жертвоприношений. Саддукеи исчезли окончательно, в то время как фарисеи и раввины стали вождями бездомного народа, продолжающего надеяться и посещать синагоги. Рим жестоко расправился с непокорной провинцией, евреи были рассеяны по всему свету. Как сказал американский историк и культуролог Вил Дюрант, "иудаизм в страхе искал безвестности, когда его отпрыск - христианство - выступил покорить мир".

Существовал ли Христос? В битвах, буквально в битвах, на эту тему было сломано столько не то что копий, но человеческих жизней, что одно только краткое перечисление наиболее ярких имен заняло бы слишком долгое время. Посему оставим в стороне эту проблему, и, коль скоро речь у нас пойдет о "Новом Завете", примем на веру по крайней мере реальное сущестование исторической личности по имени Иисус Христос. Какими свидетельствами в пользу его существования мы располагаем? Самое раннее и притом нехристианское упоминание встречается в книге иудейско-римского историка Иосифа Флавия "Иудейские древности" (прим. 93 г. н.э.):

"В те времена, - пишет он, - жил Иисус - человек святой, если только его можно называть человеком, ибо он творил чудеса, учил людей и радостно принимал правду. За ним следовали многие иудеи и многое греки; он был Мессия".

Возможно, однако, что это позднейшая вставка, интерполяция, поскольку личность самого Иосифа была такова, что, по мнению позднейших историков, вряд ли бы он мог сказать эти слова. Однако вот письмо римского писателя и ученого Плиния Младшего (ок. 110 г.), который спрашивает у Траяна, как ему поступать с христианами. Подобными же проблемами заняты умы Тацита и Светония, историков ранних, а значит, свидетельствующих о чрезвычайно быстром распространении учения Христа. Далее тексты апостола Павла, относящиеся к началу второй половины I века, тоже чего-то да стоят. Павел не общался с Христом, зато деятельно общался с людьми, лично его знавшими: Петром, Иаковом, Иоанном. Он не раз с завистью говорит о том, что эти люди знали Христа во плоти. Что же касается евангелий...

А что это такое вообще? Cлово переводится с греческого как благовествования о Христе. Вообще-то евангелий много, 12, по числу апостолов и даже больше. Они, однако, не составляют всего Нового Завета, но являются лишь его начальной частью. Всего в Н.З. 27 произведений, тех, которые когда-то отобрала для этой книги церковь. Здесь 4 евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, затем книга деяний апостолов, ряд посланий разных лиц, главном образом Павла, и Апокалипсис, или Откровение Иоанна Богослова.

Эти книги написаны на греческом языке. Правда, кое-какие из них, как, например, евангелие Матфея, первоначально существовали в семитическом подлиннике, однако от него до нас ничего не дошло.

Почему весь сборник так называется? В основе иудаизма, как вы помните, лежит договор между Богом и человеком, человеческой общиной, в силу которого человек принимает заповеди Бога и творит на земле Его волю, а Бог охраняет и спасает человека. По мере развития церкви, культа, равноправный договор переосмысливается уже как волеизъявление Бога, полновластно определяющего нормы человеческого бытия, что в Септуагинте передано термином завещание, завет, т.е. здесь уже подчеркнута именно идея авторитаризма.

В книгах Ветхого Завета, повторюсь, встречается идея о новом Мессии, о новом договоре, на этот раз, правда, не с отедльными людьми и общинами, но со всем человечеством, причем на условиях более "духовного" служения.

В этом, в принципе, и заключается суть христианства - новый союз, завет Бога с человечеством осуществляется посредством примирительной миссии и крестной смерти Христа, Сына Божия во имя этого договора: "Новый Завет в моей крови, которая за вас проливается" (Л., 22, 20).

То, что в мистических откровениях предугадывается ветхозаветным пророком Иеремией, Иоанн афористически формулирует:

"Я же не называю вас рабами, ибо раб не ведает, что делает господин его, но я называю вас друзьями, ибо я открыл все, что слышал от Отца моего" (Иоанн, 15, 15).

Основной заповедью Христа и новой веры становится договор любви:

"Заповедь новую даю вам, да любите друг друга" (Иоанн, 15, 35).

Вспомните суровые заповеди Моисея, их, может быть, слишком пуританскую, но, в сущности, безусловную нравственность, и посмотрите, что говорит о том же Христос:

"Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было повержено в геенну..." "Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую... Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся..." "Вы слышали, что сказано: люби ближнего своего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего небесного... ибо если вы будете любить любящих вас, и если вы приветствуете только братьев вших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный" (Мф, 27 - 48).

Что означают приведенные цитаты из евангелий? Они означают, что христианство, во всяком случае христианство раннее, переносит мораль из области законодательства (ибо какое же законодательство может существовать в несуществующем более государстве?) в область сердца, видит любовь не в совокуплении, но в служении, но в душевном, духовном и нравственном единении всех вместе в Боге.

Чем была создаваемая вновь религия? Не только противопоставлением себя одновременно иудейскому монотеизму и римско-греческому политеизму (язычеству), ибо в самом понятии пусть единосущной, но Троицы, уже есть все же три "я", но в то же время - единосущных, в отличие от Олимпийского пантеона. Но, прежде всего, она, религия эта, было творимой надеждой на духовное единение с Богом, с Логосом, что переводится отнюдь не только как "мысль" или "слово", но скорее как "мировой смысл", который видится создателям христианства в творимой и творящей вселенской любви.

Позднее, спустя три-четыре столетия, как всякая победившая религия, христианство неизбежно превратится в систему догматико-теологических тезисов и, забыв о проповеди кротости и любви, огнем и мечом погонит в церковь паству. Но мы сейчас не об этом. Мы - о том, что есть духовность, культура, поэзия, Слово.

По-видимому, созданный разными даже и по-национальности и культуре, авторами, Н.З. не мог не породить и разных толкований, неизбежно перешедших впоследствии в разные церкви. Ведь, по-существу, католицизм, православие и протестантизм - именно разные церкви, которым вряд ли, подобно нынешней светской Европе, удастся объединиться на некоей унитарной основе. Сходятся же они только в одном, пожалуй. В личности Христа. Это, вероятно, единственный пример в истории человеческих верований, пример вочеловечивания Абсолюта. Богочеловек, человекобог - не по-эллински красив и силен, но как-то по-новому за все в ответе. Эта-то вот этика, проповедь добра и морали, основанной на любви - и есть главная суть христианства, делающая его поистине бессмертным.

Но вернемся к евангелиям. Их в Н.З. четыре, и каждое по-своему, то по-гречески просто и убедительно, то по-иудейски замысловато, то совершенно до этого немыслимо одухотворенно рассказывает историю рождения, жития и смерти Гения, человека и Бога в одном лице. Древнейшим из них считается евангелие от Матфея, будто бы написанное на арамейском языке. Впрочем, блестящий ум первой половины ХХ века Альберт Швейцер, кажется безусловно, доказал, что раньше все-таки было евангелие от Марка. Если вы будете пристально читать эти четыре текста, то найдете не только общее, но и немало различий в них, иной раз противоположных друг другу. Найдете вы и странную непохожесть на все прочие евангелия от Иоанна, и странную слишком уж похожесть на Матфея и Марка одновременно евангелия от Луки. Это оттого, что Лука писал последним, видимо, уже в самом конце века, и целью своей ставил, кроме прочего, примирить высказывания предшественников. Об Иоанне - разговор отдельный, и впереди. Но противоречия противоречиями, а суть везде одинакова. В сути же - противоречивый, но очень цельный портрет Христа. Противоречивость здесь не столько особенность, сколько закономерность этой личности. Ведь он - Бог, пусть и в человеческом облике, и речи его и деяния не доступны смертным в полном объеме и простоте. Недаром и говорит он всегда притчами. Толкуйте, мол, сами, а главное - любовь - я вам прямо заповедовал.

Все евангелия сходятся в следующем. Иисус Христос - галилейский, т.е. северопалестинский проповедник Иешуа, казненный римлянами в 30-е г.г. I века новой, названной его именем, эры, - совмещает в личном единстве всю полноту человеческой природы и всю полноту божественной природы как "богочеловек".

Он отнюдь не посредник между небом и землей, ибо таковые уже были: божественные герои Геракл и Прометей, божественные мудрецы Пифагор и Аполлоний Тианский и вплоть до "божественных" цезарей; но Христос и не полубог, а скорей - парадокс соединения обоих начал. Вначале был проповедник, потом чудотворец, потом - вознесшийся после физической земной смерти Сын Божий, еще потом - религия, вобравшая в себя иудейского Яхве, Бога, нет, уже Бога-отца, его сына Христа и некий абстрактный, но через Христа преломленный в достаточно конкретное земное понятие любви и добра, Дух. Но вот как любопытно время расставляет эти фигуры по местам. Первоначальная Троица: Отец, Сын, Дух сперва терпит перестановку в: Сын - Отец - Дух, а еще позже приобретает следующую последовательность: Дух - Сын - Отец. И знаменательно, и по-человечески очень понятно: в релгии побеждает главное - Дух, духовность, то, что делает человека личностью.

Где-то в V веке богословы найдут формулу, определяющую творчество и бытие Троицы: неслиянно и нераздельно - это и есть схема отношений божественного, духовного и человеческого.

О, не зря евангелисты в один голос приводят на свет Иисуса в стойле для скота. Это не Будда, явившийся в мир во дворце. О, не зря Христос не торжественно умирает, подобно тому же Будде, но претерпевает адскую казнь на кресте после бичевания, пощечин и оплевывания.

О, не зря схождение Бога в мир людей заходит так далеко, что даже внутри собственной души в решающую минуту он лишен защищающей стоической невозмутимости и предан жестокому борению со страхом смерти и тоской одиночества.

Христос - Богочеловек, но не сверхчеловек, он не свободен от пытки страха, но он ее выдерживает. И побеждает смерть смертью ("смертию смерть поправ") и тем самым дарит человечеству надежду. И в этом другой его главный смысл, его учение и его религия.

Полагаю, вы уже поняли, к чему я веду: к триаде - любовь, надежда, вера, в которой три значения одинаково сильны, но вряд ли склонны к перемене мест, ибо начал Учитель с любви, погибая, подарил надежду во имя веры.

О стоящей последней, но отнюдь не последней по значению веры скажем так: без нее не было бы победы духа на кресте, без нее не было бы мировой религии, а с ней вместе - и всей огромной мировой культуры, внутри которой находится литература - то, чем мы с вами все это время занимаемся.

Но это еще не все. Вера в Отца переходит на Сына, а вслед за тем и на его учеников (хоть и говорит Иисус Петру: "Не пройдет и одного дня, как ты трижды отречешься от меня", говорит-то говорит, но без Петра и дел его после смерти Учителя трудно представить и религию, и будущую церковь - ecce Homo!), равно как и на учеников, которые пусть с трудом, но справляются - все, кроме одного! - со своей человеческой природой - и несут учение людям.

Еще шире эта вера - есть вера в людей, в их возможное братство, основанное на любви и надежде.

И вновь теперь вернемся к евангелиям, чтобы поговорить о них не только как о благовестиях, но и как о литературных текстах. Хотя собственно литературными текстами они, конечно, не являются, скорее - памятниками. Но это как посмотреть. Да, конечно, - это не тексты для чтения дома в тапочках. Основа религии - в молитвах и в совместных храмовых служениях. Но сегодня, после двух тысячелетий существования религии и церкви, после несольких столетий развития науки, после, наконец, почти столетнего оголтелого атеизма, можно попытаться взглянуть на евангелия спокойно. Может, даже и переосмыслить их для себя, ибо роль религии нынче мне представляется более важной и нравственней, нежели роль собственно церкви. Кстати, об этом же учил еще и Лев Толстой.

Язык евангелий представляет собой смесь восточных литературных традиций, традиций пророчеств, откровений, где Идея, голос Духа вытесняет все - от пейзажа до психологии, с традициями античной литературы, особенно в книгах, автором которых считается литератор явно греческий - Лука.

Основной жанр евангелий - жанр притчи - образной иллюстрации морального положения, чаще всего с иносказанием.

Примеры приводить не буду, их сколько угодно, можете сами почитать хотя бы Луку, главу, например, 18, стихи 10 - 13.

Цель всех евангелистов - сплавить фрагменты предания о Христе в единый литературный эпос. В иудейской литературе жанра "биографии" не существовало, зато в греческой он был отлично разработан, чему мы не раз были свидетелями, разговаривая об античной классике, однако, по-видимому, за исключением Луки, греческого никто из вангелистов не знал.

Псмотрим, как решают евангелисты задачу жизнеописания.

Первое, но, как уже говорилось, не самое древнее евангелие - от Матфея. О нем древнейший (первая пол. II в.) христианский автор Папий Гиеропольский пишет: "Матфей составлял на еврейском языке запись речений, а перелагали их на греческий язык кто как сумеет".

Отсюда понятно, что Матфей в своей книге опирается не на греческие, а на семитические литературные традиции. Именно у Матфея отчетливо заметно ветхозаветное влияние, явно видна и преемственность новой веры от старой. Вспомните, чем открывается первое евангелие: родословной Иисуса, возводимой к патриархам Аврааму и Исааку, к царям Давиду и Соломону.

Далее постоянно подчеркивается связь Иисуса с ожидаемым в В.З. Мессией. Почти каждый эпизод поясняется: "...все это свершилось для того, чтобы сбылось Писание".

Матфей, в отличие от Марка, создал цельное жизнеописание посредством ровного тона изложения материала, причем в центре его стоит не биография Христа, но мессианское учение о нем и его собственное. Вершина его - Нагорная проповедь, из которой отрывки мы уже приводили выше.

Именно в Нагорной проповеди впервые в литературе вы встретите выражения "соль земли", "метать бисер перед свиньями", "птиц небесных, что не сеют и не жнут", палестинскую поговорку о сучке в глазу ближнего и бревне в собственном, что стали крылатыми фразами и пословицами многих народов, в том числе и русского.

Второе евангелие - от Марка, более архаичное по облику, отдельные эпизоды его интонационно почти не связаны между собой, подробно рассказанные фрагменты чередуются с крайне лапидарным пассажами.

Более того, у Марка практически нет больших речей Иисуса. Только краткие изречения и притчи.

Хорош же рассказ Марка суровой семитической простотой.

Третье Евангелие - от Луки - приписывается традицией греческому врачу из Антиохии. Ему же принадлежит и авторство книги "Деяний апостолов". Стилистически эти книги - в основном койне - разговорный греческий, который лишь подсвечивается отдельными семитизмами. Композиционно же евангелие от Луки как раз и есть новозаветная жизнь Иисуса, тогда как евангелие от Матфея - скорее священная история ветхозаветного типа, а евангелие от Марка - благовестие о пришествии Мессии.

Лука, единственный из евангелистов, датирует, увязывает с историей человечества историю Христа. Кстати, оба произведения Луки - евангелие и "Деяния..." имеют совершенно равный объем: 904000 греческих букв - что очень характерно именно для греческой литературы с ее любовью к симметрии. Наконец, именно у Луки мы встречаем знаменитую и популярнейшую рождественскую идиллию, очень человечную, простую и прекрасную. У Матфея рождение Иисуса окружено фигурами мрачноватых магов-волхвов, у Луки их место занимают обыкновенные пастухи, подобно каким-нибудь простым и естественным обитателям пространства "Дафниса и Хлои" или даже еще менее литературным. Во всех прочих евангелиях Христос бесконечно одинок среди людей, у Луки - люди тянутся к Христу.

На кресте в Евангелии от Марка Христос произносит страшные слова: "Боже мой, Боже мой, зачем ты меня покинул!", у Луки же это молитва: "Отче, в руки твои предаю дух мой!"

Евангелие от Луки - поэтичнее, сострадательнее, лиричнее, скажем проще, человечнее трех остальных. Именно здесь собраны все женские образы, отсутствующие или не играющие заметной роли у других евангелистов. Именно здесь рассказана вечно прекрасная притча о блудном сыне, именно здесь сплавлены воедино лучшие литературные традиции востока и запада.

Четвертое евангелие - от Иоанна - совершенно лишено черт, присущих трем первым. Здесь из мира хотя бы и необычайных, но человечески понятных явлений мы попадаем в сферу таинственной символики. Христос в евангелии от Иоанна не Богочеловек, но дух, логос, начало начал.

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Слово, оно было в начале у Бога. Все через него начало быть, и без него не начало быть ничто из того, что начало быть. В нем была Жизнь, и Жизнь была Свет человеков: и свет во тьме светит, и тьма не отъяла его...".

Так начинается четвертое евангелие, Евангелие от символа!

Интересно, как здесь отображаются символы дионисийского восторга: претворение воды в вино, образ Иисуса - Лозы Виноградной. Да сама гибель Иисуса оплакана у Иоанна как мистериальное прославление: "Дух веет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда он приходит и куда уходит, так бывает со всяким, рожденным от духа".

Если третье евангелие ввело в кругозор раннего христианства эллинистическую моральную и эмоциональную культуру, то четвертое евангелие ассимилировало греческую философскую мысль, переработав ее в духе христианской мистики. Таким образом, уже с самого начала новой литературы в ней совместились вся мудрость, весь опыт и все многообразие древних литератур востока и запада, оплодотворенные, вероятно, последним величайшим открытием всечеловеческой нравственности - моралью любви и добра, гибелью одного за всех во имя все тех же понятий любви и добра.

Несколько слов об Апокалипсисе, откровении Иоанна Богослова, породившем так же колоссальную литературу, да и не только литературу. В центре его - финальная битва мировых Добра и Зла, что делает этот текст особенно популярным в массовой культуре: еще бы, так заманчиво, используя общее знание его истин, нарисовать новые и новые апокалиптические картины. Так сказать, не боясь греха! Но какие Демоны и Дэмьены способны выдержать сравнение с этими простыми и страшными словами: "Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми ангелами..." Кто не лишен напрочь простой человеческой совести, тот слышит, понимает и помнит эти слова без всяких романтических штучек и киношных кошмаров. Помнит и держит их в сердце своем. Кто не тепел, а горяч.

"О если бы ты был холоден или горяч" Но так как тепел, а не холоден, изблюю тебя из уст моих!" Эти лица, эти общины, эти государства уже не раз были изблеваны из уст вселенских. Я не сказал - народы. Они продожают мучиться и прозревать.

Здесь, в Апокалипсисе, продолжились до бесконечности ветхозаветные традиции откровений, видений, провидений пророков, перешедшие потом в русло литературы видений, через "Пастыря" Гермы, едва не попавшего некогда в канон, а через "Божественную комедию" Данте переправившиеся во всю новейшую эзотерическую словесность.

О "Пастыре" же замечу, что это - история любви, в которой образ женщины постепенно вытесняется идеальными женскими образами Добродетели и Церкви. Книжка скорее контрастна Апокалипсису, но параллельна платонову "Пиру", более пасторальна, чем откровенна. То есть, можно говорить о разносторонней направленности влияния Апокалипсиса. Если начертить дугу, и слева поставить текст Гермы, а справа - Данте, то место Апокалипсиса будет как раз в центре.

В принципе, новая литература и пойдет этими двумя путями: путем пасторали и адских страстей, путем жизнеописания и таинственной притчи, путем замысловатого романа и путем поэтических откровений и молитв. А мы - вслед за ней.