Эразм Роттердамский и литература Нидерландов эпохи Возрождения

Эразм Роттердамский - одна из самых ярких, именитых, выдающихся личностей эпохи, породившей множество талантов, даже гениев, даже титанов духа и культуры. Голландец, он славою и влиянием превзошел представителей более мощных и крупных государств. С ним переписывались все лучшие умы человечества, с ним добивались встречи так же, как потом будут добиваться встречи только с Вольтером и Гете.

Иногда так случается: в какой-нибудь, казалось бы совсем не подходящей среде, вдруг появляется звезда первой величины, как то было с Данте, или Камоэнсом, или Ломоносовым. Тем интереснее пристально посмотреть не только на саму звезду, но и на ее окружение. И если мы посмотрим пристальнее, то поймем: никогда нельзя говорить: «Появился, как бог из машины», ведь и сама машина кем-то была создана.

Словесность Нидерландов сложилась на основе фольклора и фламандско-брабантской литературной традиции рано - уже в XII веке. Другое дело, что ее авторы теперь или совершенно забыты, или известны лишь узким специалистам. Но именно тогда, в ХII веке, работал первый автор, чье творчество стало известно всей читающей Голландии, - Хендрик фон Фельдеке. А к XV в. Нидерланды знали и любили уже многих своих писателей: Герта Гроте, Фому Кемпийского, Анну Бейнс, Яна ван Рейсбрука, Гедвигу Антверпенскую. Так что Эразм появился, разумеется, не на пустом месте.

Что же касается общего развития культуры, то в этом смысле Нидерланды весьма богатая страна. Лидирующее положение среди прочих искусств здесь занимала живопись. Именно она открыла мир голландцам и миру голландцев. Уже в первые десятилетия XV в. являются гении братьев ван Эйков, ван дер Вейдена, ван дер Гуса, Мамлинка, Иеронимуса Босха. Думаю, перечисленных имен достаточно, чтобы понять, какой масштаб был у голландской школы живописи.

Далее - музыка. Нидерландская полифоническая школа XV - XVI вв. оказала огромное воздействие на всю европейскую музыку эпохи Возрождения. Именно голландцы Дюпре, Окегем, Обрехт, Вилларт, Лассо стали родоначальниками школ полифонии во Франции, Германии, Италии, Швейцарии, Чехии; именно голландцы создали классические образцы важнейших музыкальных жанров: мессы, мотета, мадригала, шансона и заложили тем самым основы инструментальной музыки Нового времени. Понятно, что школа полифонии для музыки - то же самое, что перспектива для живописи.

Итак, период от конца первой трети XV в. и до последней трети XVI в. (творчество П. Брейгеля) - это и есть временные границы Ренессанса в Нидерландах.

Вернемся теперь к словесности.

Отличительным явлением в истории литературы этой страны была активная деятельность риторических кружков, так называемых рейдекеров (камер риторов). Именно риторы усовершенствовали до виртуозности технику стихосложения, рифмовку, ввели новые формы: оду, сонет, эпиграмму. Они же заложили фундамент национального театра. Из их среды вышли многие гуманисты, ибо там ценилась ученость. Ученые же, как вы понимаете, частенько любят читать нравоучения. Такой - ученой, нравоучительной - в целом была поэзия фламандца Антониса де Ровера, антверпенского купца Корнелиса Крюла (XV в.).

Но в начале следующего столетия в творчестве Анны Бейнс (1493 - 1575) побеждает уже настоящая поэзия. Темы поэтессы: несчастная любовь женщины, страстная ненависть католички к инакомыслящим, протестантам.

Фламандский клирик Маттейс де Кастелейн прославился своими песенками (он сочинял и стихи, и музыку), он же был автором большой поэмы «Искусство риторики». Кастелейн же первым в Нидерландах обратился к метрическим стихам.

Антверпенец ван Тистеле перевел Теренция, Софокла, Овидия, Вергилия и Горация.

Риторами же были и многие из народных поэтов эпохи Нидерландской буржуазной революции и Антииспанской войны, тех, кто называл себя гёзами. Роман Шарля де Костера «Тиль Уленшпигель» талантливо, красочно и занимательно рассказывает все то, что я излагаю здесь сухо и кратко, и потому рекомендую вам обратиться к этой книге.

Ниже привожу одну из песен гёзов в переводе В. Топорова. Обратите внимание на изощренность рифмовки, общей техники стиха, чем-то напоминающей лирику трубадуров, хотя, казалось бы, зачем революционной песне такая техническая виртуозность, ведь там прежде всего важно содержание? Сравните этот текст, например, с текстом «Интернационала» или отечественными революционными песнями, - и, может быть, ничто иное лучше и нагляднее не покажет вам, в чем же собственно культурное преимущество эпохи Возрождения перед прочими. А ведь это всего лишь профессиональный перевод, по определению не способный передать в поэзии главного - пламени духа и крови сердца.

Воспрянем и грянем во славу Господню,
Пред битвой молитвой и верой сильны.
Отец всеблагой! Ты порукой сегодня,
Что мы сокрушить супостата должны.

В сраженье и рвенье - отмщение Божье,
И чудо повсюду - отрадой для глаз.
Воспрянем из праха! Расправимся с ложью,
Ведь правда за нами и вера за нас!

Серьезно и грозно Испанца мы ждали,
Который, как воры, ворвался в наш дом:
Молитвы умолкли, мечи заблистали -
Изрубим, изрежем и вспять повернем!

Рядами пред нами чужие солдаты,
Доныне гордыней известны своей,
Но праведный меч сокрушит супостата,
Да будь он, проклятый, хоть втрое сильней!

Не все гёзы сегодня безымянны. Сохранились имена Адриана Валериуса, Филиппа Марникса, Яна Утенкиве, Петруса Датена.

Что же касается главных творцов Ренессанса - гуманистов, то в Нидерландах они собирались в особые союзы, или коммуны - «братства совместной жизни». Первое такое братство было основано в 1374 г. (как раз в год смерти Петрарки) сыном девентерского патриция Гертом Гроте (1340 - 1384). В общем-то, это, конечно, монастыри, в которых утверждалась идея личного обращения к Богу и веры по внутреннему убеждению, подобные братства скоро распространились по всей стране, при них организовались латинские школы, а с конца XV в. печатники Девентера стали издавать Гесиода, Плутарха, Эзопа, Вергилия, Петрарку, Лоренцо Валлу и др.

Таким образом, гуманизм и Реформация (с испанцами-то воевали не в последнюю очередь за свободу веры, и монастырские коммуны, воплощавшие свободу индивидуальной веры - тоже ересь с точки зрения Ватикана) в Нидерландах имели общие истоки. В течение XV и начала XVI в. они дифференцируются, а знаменитая полемика 20-х гг. XVI в. между Эразмом и Лютером о свободе воли проводит между гуманистами и реформантами окончательную границу.

Преемники Гроте, воспитанники латинской школы в Гронингене Вессел Гансфорт и Рудольф Хюсман по прозванию Агрикола едут в Италию, где приобщаются к ренессансной культуре.

Агрикола (1443 - 1495) - поэт, живописец и музыкант - провел в Италии десять лет (1469 - 1479), штудируя и переводя античных авторов. Написанная им в Ферраре для студентов университета «Речь во славу философии и остальных искусств» стала манифестом гуманистической философии. Он был первым нидерландским homo universalis. Он же был первым критиком схоластов. Его труд «Об искусстве спора» оказал колоссальное влияние на многих гуманистов. Эразм считал Агриколу «отцом немецкого гуманизма».

К концу XV в. Лёвен, а с начала XVI в. и Антверпен приобретают европейскую репутацию культурных центров.

Мировую славу нидерландскому гуманизму принес Эразм Роттердамский. Это псевдоним Герта Гертсена (1466 - 1536), писавшего на латыни и бывшего одним из лучших мастеров латинской прозы эпохи Возрождения.

Эразм был гражданином мира (космополитом), он жил и учился в разных странах Европы: во Франции и Англии, Швейцарии и Германии; он был одним из лидеров общеевропейского гуманизма, а уж для немецкого - имел значение исключительное.

Сын классически образованного человека, Эразм начал образование в латинской школе при девентерском братстве у ученика Агриколы Александра ван Хека. Он слушал лекции самого Агриколы, который предсказал юноше большое будущее. Позднее Эразм учился в школе девотов, в монастыре близ Гауды. Здесь он начал работу над «Книгой антиварваров» - первым своим истинно ренессансным сочинением. Здесь же избрал он навсегда и образ жизни. Всю жизнь Эразм будет исповедовать независимость, непрестанное учение, прежде всего штудирование древних, ученую беседу в кружке образованных друзей. Все это, как вы знаете, составляло стиль жизни итальянских гуманистов.

Большую роль в духовном становлении Эразма сыграло близкое знакомство с кружком оксфордских гуманистов-реформаторов, в который входили Джон Колет, Томас Мор, Джон Фишер, призывавшие к научно обоснованному изучению священных текстов.

Именно в Англии Эразм глубоко окунулся в атмосферу идей неоплатоников, то есть итальянизировался, не побывав в Италии. Он самостоятельно изучил греческий, чтобы в подлиннике читать Евангелия. Эти поиски синтеза священных текстов и античной учености по сути означали реформу теологии.

Филологическое прочтение Библии подрывало основы церковной догмы, ибо от идеи свободы веры Эразм пришел к свободе мысли и воли. Он придал богословию характер светской науки, внес в него гуманистическое начало.

В общем, Эразм хотел создать гуманистическое христианство, одухотворить его языческой культурой, которую воспринимал как необходимый этап развития на пути человечества к мировой гармонии.

В 1500 г. в Париже выходит сборник Эразма «Пословицы» - книга изречений и притч древних авторов, библейских текстов, «отцов церкви». Это, разумеется, не просто подбор текстов: здесь работа и составителя, и переводчика, и комментатора. За 36 оставшихся Эразму лет книга выдержала 4 издания и 31 перепечатку. Автор возвращался к ней всю жизнь, дополняя и перерабатывая. От 818 пословиц первого издания - к 4151 в последнем: так работал Эразм.

Эту книгу дополнили сборники античных афоризмов «Параболы» и «Апофтегмата».

Но это, как говорится, капля в море. Основные труды зрелого Эразма следующие: сатирический шедевр «Похвала глупости», большой том диалогов на разнообразную тематику «Разговоры запросто» (другое название «Домашние беседы»), трактаты «Воспитание христианского князя», «Язык, или Об употреблении языка на благо и во вред». Необыкновенный успех имела его книга «Христианский воин». Но и это еще не все.

В 1517 г. Эразм впервые осуществил издание греческого текста Нового Завета с учеными комментариями параллельно с собственным новым переводом его на латынь, значительно уточненным по сравнению с предыдущими. «Евангелие от Эразма», собственно, стало завершением долгой коллективной работы Лоренцо Валлы, Марсилио Фичино, Анджело Полициано по очистке древних священных текстов от позднейших наслоений. Подобно тому как кропотливо работают реставраторы старых полотен, действовали и эти филологи, прежде и успешней всего Эразм.

Все его труды поистине бесценны, но главный успех писателя выпал на долю маленькой книжки, которую сам он считал милым пустячком. Именно этот пустячок принес ему литературное бессмертие, более того актуальность в читательских кругах на все времена. Речь идет о написанной в 1509 г. «Похвале глупости», в которой с непередаваемым юмором рассматривается общество во всех его проявлениях, вскрывается суть жизни, счастья, знания, веры.

Это одновременно художественное произведение, философский трактат, психологическая и богословская работа. Композиционно же «Похвала глупости» - строгий образец ораторского искусства, блестящая пародия на схоластику и - неожиданно для ученого латиниста - высоко поэтический текст.

Аристотелевская идея совпадения противоположностей пронизывает всю структуру книги. Здесь совмещаются убийственная сатира на бездуховность как отживающего феодализма, так и нарождающейся буржуазии - и панегирик неугомонному человечеству. Ирония и шутовство неожиданно обретают черты лирики и трагизма.

Книжка посвящена Томасу Мору, «столь далекому от ее существа». Таким образом уже в посвящении парадокс заявлен как основной конструктивный принцип. И в дальнейшем книжка так и строится, на парадоксе: и похвала глупости (разве можно всерьез хвалить глупость?), и похвала глупости самой себе (похвальба глупости - кто таковой не слышал?). Сказанное, согласитесь, подтверждает актуальность Эразмовой книжки и сегодня: ничто не ново под луной... но как многое под ней, к сожалению, неизбывно!.. Уж глупость-то во всяком случае.

Или другой важнейший прием-парадокс книжки: насмешка над глупостью есть защита мудрости, но защита мудрости глупостью - есть дискредитация самой мудрости.

А глупость пронизывает в мире всё и вся, а за ее спиной стоит философ, скептически созерцающий мир и сталкивающий взаимоисключающие истины. Похоже, что самое главное из многого, заложенного в коротенькой, игровой по сути «Похвале...», идет от греческих мудрецов и мыслителей, причем не столько от софистов, сколько, пожалуй, от самого Сократа.

Осмеяно в ней, конечно, всё - от постели до веры. Это понятно. А вывод? А вывод таков: человек двойствен - наполовину от Бога, наполовину от черта, значит и выход для него в симбиозе глупости и мудрости, чего может достичь только просветленная душа, пользующаяся по своему усмотрению телесными органами, ибо ведь ничто человеческое ей не чуждо.

Только при жизни автора «Похвала...» выходила 40 раз. Ей и суждено было стать чем-то вроде эмблемы нидерландского и немецкого гуманизма. И, конечно, ей суждено было быть в прямой и косвенной форме многократно продолженной другими писателями, иными поколениями. Написанная почти одновременно со столь же знаменитой сатирической поэмой Себастьяна Бранта «Корабль дураков», «Похвала глупости» стоит в начале жанра тотальной пародии, тотальной сатиры. Ею порождены будут и «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, и испанские пикарески, и похождения Чичикова, и Остапа Бендера с Кисой Воробьяниновым, и Степы Лиходеева...

Не меньшего, а при жизни автора еще большего признания добилась другая его книга, «Разговоры запросто» (1518 г.). Эразм увидел 100 изданий этого сборника диалогов (можно сказать - одноактных пьес), серьезных и иронических, сатирических и душеспасительных, философских и обывательских, кабинетных и уличных, в которых неизменно раскрываются простые и сложные жизненные истины.

Энциклопедист по призванию и дарованию, Эразм вслед за словарем афоризмов и сатирической энциклопедией создал энциклопедию житейскую - книгу о всякой всячине. Используя форму диалогов Платона, но в духе Лукиана, Эразм в конечном счете призывает человека найти свою сущность, обрести собственную личность в безумии общественного лицедейства.

И вот эта-то книга, а не, казалось бы, более острая и непримиримая «Похвала глупости» вызвала огонь критики со стороны схоластов. Сорбонна, их бессмертный ученый оплот, в 1526 г. осудила книгу как «скандальную и нечестивую», а самого Эразма назвала «язычником, который насмехается над религией и ее святыми обрядами и обычаями». Абсолютно так же отреагировал на «Разговоры» и лютый враг Ватикана, а вместе с ним и Сорбонны Мартин Лютер, некогда друг Эразма, а теперь жесточайший его недоброжелатель. Начиная со второй половины XVI в. «Разговоры запросто» регулярно попадают в «Индекс запрещенных книг». Но успех их (шутка ли - сто переизданий за двадцать с небольшим лет!) был непреодолим. Да что переиздания - сколько было подражаний!.. В 1716 г. по личному распоряжению Петра Великого у нас переводятся и издаются извлечения из «Бесед...» под названием «Разговоры дружеские Дезидерия Ерасма».

Помимо книг, Эразм оставил обширнейшую переписку: с художниками Альбрехтом Дюрером и Хансом Гольбейном (который, кстати, блестяще проиллюстрировал «Похвалу...»), с издателями Манунцием и Фробеном, с деятелями церкви Фишером и Лютером, с философом Бюде и политиком лордом Маунтджоем.

Великий гуманист из маленькой страны стал властителем дум всей Европы. Недоброжелатели говорили о нем: «Эразм заразил всю Фландрию», «Эразм привлек на свою сторону больше верующих, чем Лютер и Цвингли». Но считать, что он разделял идеологию протестантизма было бы ошибкой. Разумеется, он по-своему прочел и истолковал Библию, разумеется, он жестко критиковал католицизм (кто не критиковал его, вполне заслужившего критику, в те времена?), однако в 1524 г. Эразм в своих трудах «Диатриба о свободе воли» и «Заступник» открыто и гласно, как вообще все, что делал, отмежевался от лютеранства. Гуманист и гражданин мира вновь подчеркнул собственные принципы: свобода воли, вероисповедания, морального выбора.

В конечном счете, Эразмова «свобода воли» была, вероятно, вообще внетеологической, что, конечно же, почувствовали и католики и лютеране. И те и другие во времена Эразма были чаще всего нетерпимы (как, кстати, позднее и атеисты - атеизм ведь, в сущности, тоже вера, породившая толпы фанатиков). Он же - напротив. Вот образец высказываний полемистов:

Лютер: «Лучше разрушить гуманизм, чем религию, ежели гуманизм восстает против христианства».

Эразм: «Пусть Цвингли и Будер вдохновляются Духом - Эразм всего лишь человек, и не в силах понять того, что касается Духа».

Как говорил один всем известный политик: «Мы пойдем другим путем».

Эразм прошел своим путем, нисколько не сопоставимым ни с дорогой Лютера, ни с дорогой социальных революционеров, путем, чуждым «наглости» протестантов и «тирании» католиков. Это путь знаний, путь творчества, дорога того самого Духа, постигнуть который Эразм в письме к Лютеру лукаво отказывался.

Этот путь Эразма и его учеников и последователей, вероятно, вызывает у агрессивной идеологии нечто вроде идеосинкразии. Оттого и самого Эразма, и его учеников и последователей, и, конечно же, их сочинения преследовали и запрещали во все времена. Но книги можно запретить, человека можно уничтожить или упрятать в тюрьму, однако воистину «слово - не воробей», и озвученную идею не запретишь и не остановишь никакими полицейскими мерами: ни католическими, ни лютеранскими, ни православными, ни чекистскими, ни гестаповскими. Как говорил Хемингуэй: «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить». И идеи Эразма жили и развивались едва ли не всеми великими писателями всех времен: и Рабле, и Марло, и Маргаритой Наваррской, и Монтенем, и Филиппом Сидни, и Шекспиром, и Сервантесом. И это только в эпоху Возрождения. А уж о просветителях XVIII в., на этих идеях воспитанных, и говорить нечего.

Эразму посвящено множество книг. Одна из лучших, вполне доступных рядовому читателю, - большой очерк Стефана Цвейга, к которому я и отсылаю вас за новыми знаниями. Но лучше всего, конечно, читать самого Эразма. Хотя бы «Похвалу глупости».

В заключение - вопрос. Был ли Эразм действительно одинокой скалой в нидерландской литературе того времени, подобно тому, как одинокой скалой в литературе португальской был Камоэнс?

Наверное, и да и нет. Такого масштаба литератор в Нидерландах был один, но литература вообще существовала, и даже очень хорошая. Прежде всего поэзия.

Назову трех крупных поэтов. Это Питер Корнелисон Хофт (1581 - 1647), сын амстердамского бургомистра, виднейший голландский петраркист, Йонкер Ян ван дер Нот (1539 - 1600), дворянин и участник восстания гёзов, голландской нищеты (вследствие чего надолго ставший эмигрантом), «открывший» для своей литературы сонет, оду и александрийский стих, и Ян Эверартс (1511 - 1536), писавший под псевдонимом Иоанн Секунд. Последний прожил очень короткую жизнь, однако успел издать книгу лирических шедевров на латыни «Поцелуи», где он, казалось бы, и буквально и содержательно идя вослед великому римлянину Катуллу, тем не менее создает истинные поэтические шедевры, которым будут подражать не только Ронсар и поэты «Плеяды», но сам Шекспир и Бен Джонсон. Языческое мироощущение автора «Поцелуев» сочетается в этих стихах с эразмианской терпимостью, любовь к классической культуре с универсальностью интересов. Одним словом, книга этого юноши давно и прочно вошла в золотой фонд мировой литературы.

Закончим нашу беседу тремя стихотворениями упомянутых поэтов.

Иоанн Секунд

Из книги «Поцелуи»

Слишком звонкие я, говорят, даю поцелуи,
Как не наказывал нам предков суровых уклад.
Да, когда шею твою обнимаю я жадным объятьем,
От поцелуев твоих изнемогая, мой свет, -
В страхе ставлю вопрос, что и кем обо мне говорится,
Кто я и где нахожусь, вспомнить почти не могу...
Но, услыхав, рассмеялась красотка Неера и тут я же
Шею мою обвила вкруг белоснежной рукой.
И поцелуй мне дала, сладострастней которого вряд ли
Киприи нежной уста Марсу несли своему.
- Что, - говорит, - иль боишься ты строгой толпы осужденья?
Я ведь одна лишь могу быть в этом деле судьей!
          (Перевод с лат. С.В. Шервинского)

Йонкер Ян ван дер Нот

Я лань увидел в благостной долине.
Вокруг нее шумел веселый лес
(Цвела весна по милости небес),
Она была под стать живой картине.

Она лежала гордо посредине
Лужайки, над ручьем, в тени древес.
Тот непорочный образ не исчез -
В моей душе храню его доныне.

И я за ней последовал с тех пор
И воспеваю золотой убор
Вкруг шеи гордой - в мире нет чудесней.

Я буду весел, доблестен и смел,
Чтобы никто злонравно не посмел
Ее встревожить недостойной песней.
          (Перевод Е. Витковского)

Питер Корнелисон Хофт

Сударыня, коль беречь
Рифмованные посланья
Вам негде, без колебанья
Швырните их прямо в печь.

Не страшно, что они снова
Встретятся там с огем,
Ибо когда-то в нем
Рождалось каждое слово.
          (Перевод В. Орлова)